Призвание Рюрика. Посадник Вадим против Князя-Сокола

Но, согласно языческим обычаям, предстоял еще один порядок обрядовых действий: молодожены должны были посидеть под ракитой – священным деревом, которое благословляло их на счастливую семейную жизнь. Для этого свадебная процессия с песнями, гиканьем и громкими возгласами проследовала на луг возле берега реки Волхова, где стояла раскидистая ракита. Возле нее был расстелен ковер, на него усадили Вадима и Любонегу, остальные расположились кто где, и начался пир под открытым небом.

Погуляв некоторое время, все направились в терем боярина, причем молодожены ехали самой дальней дорогой, петляя по улочкам; считалось, что благодаря этому у них будет долгая семейная жизнь. В тереме уже был готов свадебный стол. Для них в переднем углу поставили скамейку, накрыли вывернутой наизнанку шубой, чтобы новая семья жила богато.

Сначала молодых поздравили их родители; после каждого поздравления гости дружно выпивали и закусывали, а Вадим целовал Любонегу в холодные губы. После этого молодожены стали обходить гостей и каждому с поклоном подносить по бокалу вина, а гость в свою очередь дарил им подарки. На свадьбу собрались все бояре и купцы города, и молодые были завалены всяким добром: и пушниной, и серебряными, и золотыми украшениями, и искусно сшитой одеждой и обувью… Не скупились богатые люди на подарки новгородскому посаднику!

Затем с новой силой продолжилось свадебное веселье. Ударили в бубны, сурны, трубы музыканты, кинулись в пляс разгоряченные хмельным гости. Появились ряженые: женщины одевались в мужские, а мужчины – в женские одежды. Они подбегали к сидящим за столом людям, вытаскивали их в круг и заставляли плясать вместе со всеми.

Молодожены сидели, сохраняя достоинство. Это давалось нелегко. Шум и гам, царивший в помещении, давил и раздражал. Любонега переводила рассеянный взгляд на лица, на стол, полный яств, которые нельзя было даже попробовать, и желала одного: чтобы это все побыстрее закончилось. И вдруг почувствовала, что ее начало что-то тяготить, словно что-то тревожное витало в воздухе. Она обеспокоенно стала оглядываться и вдруг заметила, что из проема двери устремлен был на нее напряженный, немигающий взгляд горящих глаз. Она их сразу узнала, это были восхитительно-обворожительные, любимые глаза Немирки. Она подалась вперед, не в силах оторваться от них. И вдруг поняв, что может совершить что-то страшное, непоправимое, закричала, указывая на него:

– Уберите его! Выгоните вон! Вон его, вон!

Музыка оборвалась, шум стих, все недоуменно смотрели на нее. А она продолжала выкрикивать в беспамятстве:

– Прочь гоните! Прочь!

– Кого ты велишь прогнать? – спросил ее Вадим.

Она глянула в проем двери. Немирки там не было. Тогда она почувствовала, как дрожь прокатывается по ее телу, опустилась на скамейку и проговорила отрешенно:

– Никого. Мне почудилось.

– Что, что тебе почудилось? – спрашивал сидевший рядом с ней Валомир.

– Не знаю. Чудище какое-то страшное и смешное, – отвечала она, сочиняя на ходу небылицу.

– Чур, чур нас! – зашептал побелевший лицом боярин. – Видно, кто-то наслал на нас нечистую силу. Или Чернобог направил кого-то из своих слуг: вурдалаков, черную Кали или черного аиста Ваку, чтобы навести зло и проклятие на новую семью. Срочно надо позвать волхва, чтобы очистил помещение от злых сил!

– Не надо, папа, – слабо возражала Любонега. – У меня голова разболелась от шума, в глазах зарябило и просто померещилось. Все пройдет само собой.

– Нет, нет! Я знаю, как у купца Хвалимира на свадьбу явилась злая колдунья и заворожила молодоженов. Так всю жизнь они мучились, не зная ни счастья, ни покоя…

Впрочем, скоро все забылось, и свадьба пошла своим чередом. Когда отгуляли в тереме невесты, перешли во дворец. Там столы накрывали бояре и купцы, приспешники Вадима. Кажется, не было на свете яств и питья, которые не были представлены здесь. Гости восхищались и ахали, от восторга теряя дар слова. Свадебный пир зашумел с удвоенной силой…

А потом начались будни. Целый день Вадим мотался по различным делам, приходил во дворец усталый, но довольный: народ, несмотря на его молодость и неопытность, прислушивался к его советам, исполнял приказы и указания. Но дома он чувствовал себя стесненно и неуютно, никак не мог привыкнуть к новым правилам, которые ввела Любонега. В отцовском доме он делал все сам: вставал, наливал себе воды, умывался, ел, что было поставлено матерью на стол, одевался во что придется, шел на работу, а вечером переодевался и отправлялся на гулянье. Так он поначалу жил и в княжеском дворце. Пыталась было в его быт вмешаться челядь, но он прогонял их, чтобы не мешали и не надоедали.