Призванный хранить

— Не вздумай хвататься за неё! Если она провисела здесь хотя бы сезон, то вся сгнила, — крикнул Казбек и раздражённо щёлкнул карабином. — Пойду спущусь. А то наша Сурская красавица дров наломает.

И скрылся за выступом.

Его не было всего несколько минут, но Антону почему-то стало не по себе. Он шевельнулся (маленький камешек выскользнул из-под ботинка и пулей улетел в бездну... осторожнее надо быть, чёрт возьми), взглянул на часы и проговорил:

— Чего они так долго?

— Не волнуйся, — отозвалась Динара. — Скоро появятся.

Однако беспокойство не исчезало. Антон немного поразмыслил и вдруг нашёл ему вполне научное название: дежа-вю. Стойкое ощущение того, что однажды это уже происходило с ним. Всё уже было: этот гребень, похожий на голову какого-то доисторического чудовища, и скальный выступ, на котором застряла Светочка Аникеева, и даже чужая верёвка, неизвестно кем и когда здесь оставленная. Он просто голову дал бы на отсечение, что верёвка была немецкая, с потускневшим клеймом фирмы «Капитан Крок». Фирмы, производившей снаряжение для военных альпинистов в минувшую войну... Да откуда такие странные мысли?

— Сгнила, — послышался снизу голос Казбека. — Так я и думал.

— Светка сгнила? — испугался доверчивый Паша Климкин.

— Верёвка. Я хотел её вытащить, но она уходит куда-то ещё ниже, в трещину. А трещина забита льдом. Безнадёжное дело. Мы поднимаемся.

Первой над гребнем показалась Светочкина златокудрая голова. Лицо мило разрумянилось от подъёма, но гримаса, застывшая на нём, была измученная, словно её обладательница только что совершила восхождение на Эверест без кислородной маски. И недовольная, словно не получила за это даже почётной грамоты от профсоюза. Следом вылез Казбек, нагруженный сразу двумя рюкзаками.

— Давай двигать скорее, — пробормотал он, поглядывая на небо. — Нам бы успеть в лагерь до темноты.

— Я пятки натёрла, — пожаловалась Света. — И фляжку оставила на леднике.

— Я тебе свою подарю, — мужественно сказал влюблённый по уши Паша Климкин.

Светочка взглянула заинтересованно.

— Да? И до лагеря на руках донесёшь?

Паша виновато вздохнул.

— Он был пылок и отважен, юн, красив и сердцем чист, — выдал Казбек только что сочинённые вирши. — Только жаль, что не штангист.

— Сам дурак, — с достоинством сказала Светочка Аникеева.

Спуск по другую сторону хребта оказался несложным: сравнительно пологая извилистая тропа сбегала вниз меж камней, мимо склонов, покрытых альпийскими травами, маленьких буковых рощиц и мерно журчащей реки с ласковым именем Чалалат. Антон поначалу шёл в середине группы, но как-то незаметно для себя сместился в арьергард — не потому, что выдохся, а потому, что всё время тянуло оглянуться. Словно он только что упустил нечто важное...

Подошла Динара, пристроилась рядом, помолчала и тихо спросила:

— Что с тобой творится?

Антон мотнул головой.

— Да ерунда. Чудится всякое... — и вдруг выпалил: — Жалко, мы не посмотрели, что там было, б этой трещине.

— В какой трещине? — не поняла Дина.

— Казбек сказал: нижний конец старой верёвки уходит в трещину, забитую льдом. Вдруг там было что-то важное?

— Что, например?

Он пожал плечами.

— Ну, не знаю... Сокровища из древней крепости — их тут в прошлые века было много, этих крепостей. Или станинный фолиант, неизвестный науке.

— Фолиант — на конце верёвки?

Антон замолчал и отвернулся с некоторой досадой: действительно, глупая фантазия. Причём (странно, странно...) не просто фантазия, а вполне конкретная, будто виденная наяву в далёкой прошлой жизни. Жизни, где автор этого фолианта (Антон помнил даже, что называл его иранцем, а вообще — Рашид-какой-то-там...) никогда не умирал от выпитого яда в башне Тебриза, потому что монгольские войска так и не взяли город, и грузинский царь Гюрли не погиб в битве, а благополучно скончался от почечных колик только спустя пятнадцать лет, его дочь, красавица Зенджи, вышла замуж за арабского принца Астафа, родив ему двух сыновей. И через долгих шесть веков мир вновь услышал об аланах, как и предсказывал слепой дервиш, живший где-то на востоке...

Всё было так — и все изменилось. Лишь непонятные обрывки, которые, по идее, должны были быть надёжно стёрты из памяти, продолжали царапать сознание. Антон, к примеру, мог бы свободно описать тот самый фолиант: ломкие желтоватые листки бумаги, свёрнутые в трубочку и помещённые в футляр из красноватой бычьей кожи с серебряной застёжкой. Выцветшие, еле различимые чернила, ровные ряды букв и затейливые вензеля, которыми начиналась красная строка.

— Если бы он там был, — примиряюще сказала Динара, — он всё равно бы не сохранился. За шесть столетий вода проникнет сквозь любую кожу. Слишком это большой срок для рукописи. Пойдём, видишь, нам уже машут.

— Пойдём, — вздохнув, согласился Антон. И вдруг нахмурился. — Подожди. Ты сказала: «шесть столетий»... Откуда ты...