Призванный. Возможно, баллада. (СИ)

Но если обогнуть репейно-полынное море слева, можно попасть на начало улицы, которая чуть дальше становится центральной, а в самом конце, перед тем как нырнуть к въездному мосту в Надоль-аль-Ненадоль, открывает подход к воротам последней стоянки сельской механизации. Эмтээс на локолингве.

Берем левее и вскоре, еще задолго до начинающихся домов, выбираемся на дорогу.

Куда она ведет из поселения?

Оборачиваемся.

А никуда! Заканчивается еще на подступах к лесу.

Даже не до околицы.

Хотя, вроде, положено вообще за.

Но с чего она здесь?

Дорога возникает, только когда кто-то в этом месте ходит.

Глаза бы мои на вас не глядели! Махнет человек рукой и двинется куда подальше. Отойдет на триста шагов, потопчется на месте, потопчется и – назад. Но до конца жизни, наверное, будет греться ощущением, что побывал за пределами. Иначе, зачем бы сюда ходить? Судя по натоптанности, край света посетил каждый надоль-аль-ненадолец.

Первые дома располагаются лишь на правой стороне улицы, слева примыкает широкое поле, посреди которого в густой мураве копошится какое-то мелкорогатое, издали не разберешь мекающее или бякающее. На обочине с кнутом на плече стоит мужик и задумчиво жует веточку. Мысль, кою он пытается разрешить, наверняка, из умом не осиливаемых. Что-то вроде: как действеннее, по рогам или промеж? Идти же проверять, видимо, в лом.

Минуем ответвление, ведущее к площади и далее спускающееся вдоль фабричной ограды к выездному мосту, за которым начинается крутой подъем в Харино и заросший проселок в Нарынок, огибающий по пути общий поселенский погост.

Появившиеся на левой стороне строения наводят на мысль, что начиная отсюда улица уже становится центральной. Впрочем, от центральности в ней лишь то, что дома тянутся более или менее вровень, да задом ни один не повернут.

Из скрипнувших ворот первого дома показывается белобрысая девочка лет шести в огромных сапогах и, волоча ноги по земле, выходит к дороге.

– Ты кто? – спрашивает серьезно.

– Вождь змеебоев, – отвечает Брайан. – Правда, беглый. А ты?

– Я горе луковое.

– Ну, это, пожалуй, покруче, – признает Брайан.

– А обратно ты когда будешь возвращаться?

– Не знаю. Скорее никогда.

– Но я не могу с тобой пойти, – разводит девочка руками. – Я свои чуни потеряла.

– Если хорошенько поискать, непременно найдутся.

– Как же, найдутся! Их лягушки утащили.

– Куда утащили?

– К себе на дно.

– И как они ухитрились?

– Ну, я пустила чуни поплавать, а они налезли и утопили.

– А где, говоришь, это лягушачье царство?

– Пруд что ли? Там, за огородом, – мотает девочка головой.

– Ну-ка пойдем глянем. Давай, веди.

Девочка навостривает кирзовые лыжи к углу забора.

– Слушай, а может, тебе скороходы свои дома пока оставить? – спрашивает Брайан, притормаживая.

– Бабушка не велит босиком, – пыхтит девочка.

– Ладно, тогда я совершаю скрытый марш-бросок в одиночку, а ты подтягивайся, как получится. Постараемся застать наглых лягв врасплох.

Брайан ускоряется, достигает дальнего угла забора и выворачивает на зады.

Окаймленная камышом лужа на пруд тянет с трудом, хотя и оборудована почти стационарными мостками. Хорошо, ряской не затянута, да и вода достаточно прозрачна. По крайней мере, неглубокое дно на виду. Выше колена, но ниже всего остального.

Брайан перекладывает ятаган за спину, скидывает башмаки, стягивает разовые носки и засучивает штанины. Спускает ногу с мостков и нащупывает дно. Дно держит.

В дальнем конце что-то с маху плюхает в воду. Надо полагать, марсовый дозорный. Наверное, прямо с бизани ухнул. Самое время выступать, пока оборону организовать не успели.

Осторожно раздвигая волны коленями, Брайан бредет к стене камыша у другого берега, внимательно вглядываясь себе под ноги.

Почти у середины натыкается на инородное образование. Засовывает руку по плечо и поднимает на поверхность затонувший корабль. Выливает воду из трюма и вытряхивает заодно пару мелких пиратов, позеленевших от злости.

А чуня-то вовсе не чуня, не из веревочки плетена, шита из кожи, так что ближе к мокасинам, хотя, может быть, и черевика. Левая.

Правая обнаруживается чуть дальше, и корсаров в ней уже трое. Которые тоже без разговоров заныривают в глубину и устремляются к дальним камышовым зарослям оттренированным брассом. Трусоваты, однако, флибустьеры в надоль-аль-ненадолевских морях.

Пора возвращаться на берег, где уже ждет белобрысая золушка в ботфортах чуть ли не по пояс.

– Мерить не будем, – говорит Брайан, добираясь до мостков, – сразу видно твои. Да и просушить надо. Только ты их сначала в ограду занеси, а то опять утащат. Очень уж они лягвам полюбились. Замечательные у тебя чуни. Откуда, кстати?

– От сапожника. Бабушка ему петуха нашего снесла.

– Не жалко петуха?

– Жалко. Красивый был, хоть и клевучий страшно.

– А сапожник-то его в суп?

– Нет, на развод. Говорю же, красивый.

– Ну, тогда ладно, – произносит Брайан, притопывая надетыми башмаками. – Беги уж домой, а то лягвы сейчас опомнятся, на берег полезут. А я вон тем проулком на дорогу выберусь.