Призыву по возрасту не подлежит

— Выходить без оружия, с белым флагом! На размышление — один час! Все оставшиеся по истечении часа в здании будут уничтожены!

Евдокимов завернул край рукава: было три часа утра. Еще час, отпущенный немцами, — это четыре. Не хватает часа, шестидесяти минут…

— Ничего, — тихо сказал лейтенант своим. — Час — это очень даже неплохо. Подготовимся, передохнем. А там и двинем!

— Чихали мы на этот час! — сказал с насмешкой Петр. — Неделю взять не могут, а час им ничего не даст! Нам бы патронов побольше да гранат!

Несколько минут все лежали молча. Даже раненые не стонали, прислушивались. Молчание становилось тягостным.

— Товарищи! — сказал лейтенант. — К нам поступило заявление от Димитрия Климова с просьбой принять его в комсомол!.. Урузбаев!

— Я! — откликнулся сержант.

— Вы, по-моему, комсорг роты. Мы можем сделать это?

— По Уставу — нет, но, учитывая обстановку…

— Да чего там! — подал голос Петр. — Пускай биографию расскажет!

— Чего? — не понял Димка, всерьез или нет говорят люди о таком деле накануне штурма. — Ведь прорыв…

— До прорыва еще сорок девять минут, — сказал Евдокимов. — Так что рассказывай, Димка, свою биографию!

— Родился я, — начал мальчишка, и голос его прервался: о чем мог рассказать он, обыкновенный школьник, никуда из города не переезжавший, никаких подвигов не совершивший.

— Смелей! — весело сказал Урузбаев. — Как в классе! Ну!

Димка вздохнул и начал говорить. А люди, слушая чистый, звонкий мальчишеский голос, на какой-то миг забыли про войну и прорыв.

— О родителях расскажи! — попросил кто-то, и Димка помрачнел:

— Отец пропал без вести, мама погибла… когда через Волгу…

— Ясно! — поспешно сказал Урузбаев. — Я, как комсорг роты, предлагаю принять Дмитрия Климова в ряды Ленинского Союза Молодежи! Кто «за»?

Поднялись корявые солдатские руки, обожженные порохом и огнем.

— Единогласно! — сказал Урузбаев. — А билет ты, Климов, получишь чуть-чуть позже! Ясно?

— Ясно! — ответил Димка и с той минуты твердо поверил, что война кончится, что будет хорошая, светлая жизнь, и ему в просторном зале на виду у всех торжественно вручат комсомольский билет.

— Поздравляю! — стиснул его руку Петр. — Молодец!

Сержант Урузбаев тоже хотел было пожать Димке руку, но послышался гул танковых моторов. Все переглянулись.

— Час еще не кончился! — почему-то шепотом сказал Урузбаев.

— Танки, — прислушался Евдокимов. — Приготовиться!

Сержант Урузбаев вытащил противотанковую гранату, положил перед собой.

Танк, лязгая гусеницами, показался у флигеля. Башня его развернулась, пополз вверх орудийный ствол. До истечения срока ультиматума оставалось десять минут — целая вечность. А в развалинах, напротив дома, начала накапливаться пехота противника.

— Внимание! — привстал Евдокимов.

И в ту же минуту сержант Урузбаев, схватив белую рубаху убитого, вдруг выпрыгнул в окно и побежал в сторону немцев, спотыкаясь и крича:

— Стой! Не стреляй, слушай! Стой!

— Товарищ лейтенант! — вскочил Петр. — Чего это он?!

— Тихо! — приказал Евдокимов. — Приготовиться к прорыву!

И Димка на всю жизнь запомнил, как бежал к фашистам, к танку, поводящему стволом, маленький сержант, размахивая белой рубахой, в лохмотьях которой была спрятана граната!

Немцы стали высовываться из развалин, самые смелые и нетерпеливые, перебегая, приближались к сержанту. А он приблизился к зарытой бомбе, оглянулся на миг и резко взмахнул рукой.

Ослепительная вспышка осветила двор, взметнулась под хмурое небо. Дрогнула земля, грохнул оглушительный взрыв, ударило по окнам горячей волной, Димка упал. Ему показалось, что дом рушится, но он, старый, крепкий, надежный, только покачнулся и устоял.

А перед домом, во дворе был ад. Там, в клубах пыли и дыма, раздавались крики и стоны, там горела земля, а из огромной воронки торчали гусеницы перевернутого танка.

Едва прошла ударная волна, как лейтенант Евдокимов, выглянув в окно, увидел, что за снесенным флигелем от стены старой школы осталась только груда битого дымящегося кирпича. Путь был свободен!

— Вперед! — крикнул Евдокимов. — Бери раненых! Вперед!

Бойцы выскочили на искореженный двор. Послышался топот ног, взрывы гранат, треск автоматных очередей. Димка, спотыкаясь и хрипя легкими в удушливом смраде, тоже бежал вместе со всеми, стиснув в руках автомат. Ошеломленные фашисты, казалось, совсем не сопротивлялись, но, едва группа миновала воронку, разнесенный флигель и развалины старой школы, как с другой стороны улицы из полуподвальных окон брызнули пулеметные очереди.

Димка увидел, как упали бегущие впереди бойцы, как Евдокимов, пригнувшись, метнул гранату, но тут под ногами мальчишки взметнулась черная земля, и он упал…

Димка лежал без сознания неизвестно сколько времени. Когда открыл глаза, увидел, что рассвело. Он лежал в воронке, видно отброшенный взрывом. Тут же — его автомат: видно, Димка намертво стискивал его. Пошевелил руками-ногами — целы. Крови нигде нет, только в горле тошнота и в ушах далекий непрерывный звон. Он осторожно высунул голову. Впереди, у набережной, гремел бой.