Призыву по возрасту не подлежит

— Всё, — тихо сказал Димке старик. — Теперь всё… Она — еврейка. А фашисты страх как евреев не любят.

Димка видел, как офицер медленно расстегнул кобуру и, отпихнув Надю, выстрелил Софье Александровне в голову. Она упала.

Димка закричал, звон в его голове усилился, в глазах потемнело. Надя, словно разбуженная этим криком, кинулась на офицера и вцепилась ему в волосы. Фуражка фашиста упала на землю. Солдат безуспешно пытался оттащить женщину — она словно закостенела. Раздался еще один выстрел, и Надя, охнув, опустилась у ног своей матери… Офицер заорал на конвоиров. Те заорали на людей, колонну погнали дальше.

Старик подталкивал Димку, не давая ему остановиться. И никак не ожидал этот старик, что мальчишка, за минуту до этого вялый и полумертвый, вдруг окажется таким прытким. Шел он повесив голову, глядя под ноги, а едва поравнялись с развалинами — рванулся и нырнул в обломки стен. Не сразу спохватились фашисты, не сразу открыли огонь, а когда защелкали пули по кирпичам и железным балкам, Димка был уже далеко.

ГОЛОД

Западный район Сталинграда, расположенный за железной дорогой, был забит немецкими войсками, техникой: гитлеровцы спешили захватить город до наступления холодов и непрерывно подтягивали резервы. Солдаты и офицеры размещались в уцелевших домах, в подвалах разбитых и сгоревших зданий, в блиндажах и палатках. Прижавшись к стенам, стояли замаскированные танки, бронетранспортеры, машины и повозки, зачехленные пушки и минометы. Во дворах и на пустырях высились штабеля ящиков и мешков, накрытых брезентом и маскировочной сеткой.

Гражданскому населению запрещалось показываться на улицах с шести вечера и до шести часов утра, солдаты стреляли без предупреждения. Возвещая о «новом порядке», на каждой стене висели приказы военного командования. С немецкой аккуратностью перечислялось в них все, что не разрешалось делать гражданскому населению, за нарушение запретов одна кара — расстрел. Казалось, что все приказы состоят только из «нельзя» и «не разрешается», советскому человеку не разрешалось жить и дышать на родной земле.

…Вот уже несколько дней Димка скитался как неприкаянный: куда ни сунется — везде немцы. Наконец он набрел на какую-то щель, которую кто-то вырыл на краю выгоревшего дотла поселка. Совсем недавно здесь шумел листвой фруктовый сад, кроны яблонь и вишен радовали хозяина, сейчас от сада остались одни обгорелые пни. Деревья, срезанные снарядами, разбросаны по земле.

Закопченные печи стояли как памятники над порушенным человеческим жильем.

Сразу за садом начинался овраг, а за ним — выжженная черная земля, перепаханная железом войны.

Димке понравилось это относительно тихое место, и он решил устроить здесь свое жилище. Потрудиться пришлось немало, пока выкопал щель пошире, накрыл ее сверху кусками железа, досками — чем придется, оставив только скрытый, узкий лаз. Получилось хоть и тесновато, зато безопасно. Немцы, к счастью, сюда не заглядывали: сожженный квартал лежал в стороне от дорог и был окружен оврагами, поэтому Димка чувствовал себя пока в безопасности. Днем он отсиживался в щели, вечерами выходил в поисках еды, рыская по огородам. Иногда в пересохшей, перестоявшей ботве удавалось найти сморщенную морковь, свеклу, пожелтевший огурец или переспелый помидор. Но этого было мало, и голод изводил мальчишку. Он не давал покоя ни днем, ни ночью, мучил даже во сне. Стоило прикрыть глаза, как перед глазами вставали разные кушанья. Снились они так ясно, и запах и вкус ощущались так сильно, что Димка, проснувшись, долго глотал голодную тягучую слюну. Он ворочался, кряхтел, вдыхал запах сырой земли и плесени и пил ржавую воду из котелка, чтобы как-то обмануть желудок.

Однажды под вечер у края сожженного квартала появился вездеход. Офицеры походили, что-то рассматривая, потом укатили, и на другой день на пустыре развернулось какое-то строительство. Грузовики привезли солдат, доски, бревна, а в полдень приехала кухня, и до Димки долетел дурманящий запах супа и мясных консервов.

«Суп гороховый с тушенкой», — узнал мальчишка и понял, что долго он так не выдержит. Нужно что-то предпринимать, а то помрешь с голода. Как на грех, строили немцы какой-то склад — видно, продуктовый. Соорудили наспех навесы, обтянули колючей проволокой, поставили часовых. Ящики и мешки были уложены на доски и накрыты брезентом. Весь склад походил на прямоугольник, в одной стороне были проходные и конторка для начальника. В этой же конторке отдыхали часовые после смены.

Сколько раз, разглядывая склад, Димка размышлял, как проникнуть туда. На первый взгляд дело несложное: подкопаться под проволоку — и хватай мешок! Но мальчишка понимал, как обманчива эта кажущаяся простота, местность вокруг склада открытая, подходы как на ладони, рядом — воинская часть. Заметят, никуда не убежишь — прошьют очередью.

А голод глодал его душу, высасывал силы, притуплял бдительность, осторожно, исподволь подводя к той страшной грани, за которой лежит безразличие, равнодушие к собственной судьбе. Тогда приходит апатия, тогда все равно, жить или умереть.