Призыву по возрасту не подлежит

— А Мишка? — спросил Димка, чтобы как-то перевести разговор, и Васька, вздохнув, сказал, что пока никаких сведений насчет Мишки у него нет.

Димка осмотрелся. Женщины по-прежнему лазили по склонам оврага.

— Чего они? — кивнул он, и Васька сказал:

— Крапиву собирают, лебеду…

Туман помаленьку расходился, и Димка наконец-то разглядел женщин — худых и бледных, с потухшим взором.

— Ничего, — пробормотал Васька. — Немного осталось терпеть…

— Склад, да? — понял Димка, и товарищ на этот раз не обругал его за язык, а молча кивнул.

В голове у Димки тьма вопросов, но он сдержался. Ему ясно главное: за Васькой стоят другие люди, для которых совсем не безразлична судьба этих женщин и этих ребятишек.

— Слушай, Васька, — сказал Димка твердо, — если тебе нужна моя помощь, я всегда готов! Понял? Куда надо, туда и пойду! Меня в комсомол даром, что ли, приняли!

Васька посмотрел на друга по-доброму. Хмыкнул. Улыбнулся.

— Ладно! Там видно будет! Пока отдохнуть тебе надо.

НАЛЕТ

Слегла Леночка. Она таяла с каждым днем, и с каждым днем Димка ждал: вот-вот придут люди и принесут продукты, добытые с того склада. Васька с утра пропадал где-то, возвращался вечером, злой, голодный, не отвечающий на Димкины вопросы. Он сразу проходил к Леночке в холодную пещеру и долго сидел возле нее, с болью всматриваясь в похудевшее личико.

Однажды Леночка открыла глаза и горько заплакала, а когда Димка склонился над ней, она, протянув к нему тонкие прозрачные руки, простонала:

— Мама… мамочка…

Димка вскочил, пулей вылетел на воздух. Васька подошел к нему, тронул за плечо. Димка резко повернул голову, губы его прыгали.

— К черту! — зашипел он, ощерясь. — Я сам пойду! Сам, один! Или еду принесу, или сдохну! Понял? Ты смотри на нее — ведь умрет! А? А что я лейтенанту Евдокимову скажу, что?!

— Не шуми, — вздохнул Васька. — Что-нибудь придумаем…

Он ушел ночью и вернулся на рассвете с мешком на плече.

— Картошка! — коротко сказал Васька, сбрасывая мешок на землю и сам валясь рядом.

Его тотчас окружили молчаливые, похожие на живые скелеты женщины.

— Где взял? — Димка засунул руки в мешок, и пальцы его задрожали, когда нащупали картофелины, крупные, бугристые, полновесные.

— Там, — вяло ответил Васька, не поднимаясь с земли. — Сварить надо… Леночке… И всем.

Картошки хватило на три дня, а потом снова пришел мучительный, подтачивающий силы голод.

И наконец однажды вечером Васька с хитрым видом вызвал из мрачной норы Димку. Он молча провел его тайными тропами куда-то в глубину оврага и там сказал какой-то женщине, вышедшей из кустов:

— Вот он!

— Ну, здравствуй! — протянула руку женщина, и Димка сперва увидел на ее груди вороненый немецкий автомат, от которого он не в силах был отвести взор, а уж потом — лицо.

— Ой! — обрадовался он, узнав Анастасию Семеновну, жену Мартынюка. — Это вы?

Она внимательно, пытливо вглядывалась в Димкино лицо, которое ей, видно, понравилось; женщина слегка улыбнулась и перевела взгляд на Ваську. Если раньше она была немногословной, то теперь и вовсе показалась Димке замкнутой, нелюдимой. Васька кратко докладывал ей про склад, про Леночку, она только кивала, а выслушав все, сказала единственное слово:

— Сегодня!

Васька сразу повеселел и шагая в обратный путь рядом с Димкой, даже насвистывал.

— Ну, Димка, сегодня идем на склад! — сказал он, когда показались впереди черные дыры горемычных людских жилищ.

— Ясно! — кивнул Димка, хотя ничего ясного для него не было: кто будет убирать часового, кто прикрывать нападающих, кто таскать продукты?

А Васька старательно сматывал длинный телефонный провод, осматривал какие-то мешки, помалкивал. А потом велел Димке ложиться спать и набираться побольше сил — они ему вот как пригодятся! А еще он сказал, что разбудит товарища, когда надо.

Димка послушно ушел в свою нору, но спать не стал: лежал, слушал ночь.

Где-то затопали сапоги, кто-то тихо разговаривал, потом зафыркала лошадь, и Димка удивился: откуда тут лошадь? И заснул. Показалось, что он едва закрыл глаза, а Васька уже светит в лицо карманным фонариком, ворчит:

— Ну и дрыхнуть здоров! Вставай, соня!

Димка вскочил, как был: в пиджачке, изрядно потрепанном, в кепчонке, в ботиночках. Васька стоял перед ним в солдатских штанах, в гимнастерке с ремнем, в сапогах, а на груди его поблескивал немецкий автомат. Рядом с Васькой стояли еще какие-то люди, по росту и голосам угадывались подростки. У кого был автомат, у кого винтовка, у кого штык.

— Пошли! — сказал Васька, оглядев свое малочисленное воинство, и группа пропала в ночи.

Сначала Димка все время спотыкался, едва не падал, пока не привык к темноте. Спереди и позади него, посапывая, шли ловкие, осторожные люди. Изредка чуть постукивало оружие, и снова наступала тишина.

Они вылезли из оврага в том самом месте, где Васька лежал тогда с Димкой, подсчитывая немецкие танки в переулке. Сейчас там, где были танки, ни огонька, ни шороха. Тихо и на складе, только слышно, как поскрипывает песок под сапогами часового.