Про человека с Эпсилон Кассиопеи (СИ)

А Света в 90-ых погибла. Какая-то странная мутная история. Ходили упорные слухи, что это самоубийство, и что какие-то наркотики… Чушь! Светланка не могла. Скорее всего несчастный случай. Ночь, скользкая дорога, слепящие фары… К тому времени, Глафиры Петровны уже не было. А Иван Денисович после известия за месяц буквально сгорел. И Леня ничего, ничего не смог сделать.

У нее был какой-то муж и памятник на дорогом кладбище. Но этого всего Игнатьев видеть не хотел. Помнится, он бежал тогда, очень долго бежал. Ночью, не разбирая дороги. И молодой месяц прыгал вместе с сердцем. И в этой темноте он бежал к ее распахнутым рукам, к ее шепоту, к ее глазам-созвездиям. А на утро его подобрал грузовик. В ста километрах от дома.

Наташа не сказала ни слова.

Заиграла «The Winner Takes It All». И звенящий, наполненный скрытой болью голос Агнеты, пронизал веранду, и сад, и даже небо. Потому что ветер стих, и облака остановились. Ах, Агнета, что ж ты делаешь со мной…

43

Девяностые… И великие, и ужасные. Леонид Дмитриевич поморщился, словно пробуя на вкус перебродившее время. С его гипертимезией это было не трудно. Он помнил каждую минуту этих лет. Впрочем, он вообще все помнил.

Когда страна начала сыпаться, Леня уже устал от школы. Он выговорился, опустел, ловил себя на формальном отношении. Его стала тяготить дополнительная нагрузка: все-таки вести четыре предмета на протяжении десяти лет оказалось непросто. Он раздражался на уроках, необъективно ставил оценки… Он потерял что-то ценное. Еще какую-то часть себя… Это было объяснимо по-человечески. Звезды больше ничего не рассказывали ему. И он перестал понимать тот самый язык, которому учил.

Марья Андреевна его долго не отпускала. Встала грудью на входе. Или правильнее сказать, на выходе. Но и Марья Андреевна уже была не та. Она ведь все видела. А все трещало по швам.

Кооперативы, товарищества… Иван Васильевич Кривонос, почуяв новые веяния, резко вспомнил о своих кулацких корнях и принялся активно внедрять совсем другие методы хозяйствования. Все-таки чутья ему было не занимать. Не все это приняли, но рельсы наклонили, а тормоза… Тормоза никто не поставил.

Ваня Белов уехал в Ленинград, устроился в известный кардиологический центр и начал активно расти как врач. К слову, сейчас он светило отечественной торакальной хирургии. И уже давно не вспоминает о той самой аортальной аневризме. Надо бы ему позвонить. Соскучился.

А вот Коля Кузнецов остался. Выяснилось, что он прирожденный предприниматель. Так лихо все у них закрутилось. Леня разрабатывал, а Коля внедрял. Кривонос помогал чем мог и, насилуя прежние связи, успешно продавал. Дело спорилось. Леня даже купил новехонькую «Ниву» и испытывал чувство, похожее на самоуничижительное удовлетворение. После ложемента Светоча, кресло Нивы… ну так себе обмен…

А потом начались проблемы. Оказывается, война из каких-то горных ущелий вышла на просторы, совсем не связанные с горами, и давно царила в городах. И постепенно добралась до сел.

В тот день Леня уехал в соседнюю область за списанным оборудованием, а когда вернулся в бывшем колхозе стоял плач. Он почуял горе как морось, которая в тот день висела в воздухе… Она забивалась в легкие, и дыхание становилось хриплым, трудным. Ивана Васильевича и Колю нашли в старой сельсоветской конторе. Их сначала жестоко избили, а потом расстреляли из обрезов. Кузнецова он совсем не узнал. Ему разнесли голову… И Игнатьев, долго не верил, что вот это… Это Колька…

Он сел за руль и выжал из Нивы максимум, который на АвтоВазе даже вообразить не могли. И те люди на черных BMW, тоже не могли. Но он их догнал. Две больших красивых тачки по 5 человек в каждой. Они остановились, стали пружинисто выкатываться из салонов. Бритые, кожаные… А глаза… Ну не было ни у кого таких глаз в его колхозе. И у его учеников тоже не могло быть таких глаз. Впрочем, а это кто… Тот самый Борька Мирончик. Тогда я тебе только руку сломал. Мало видать, сломал.

— Это он, — хрипло взвизгнул Борис. — Третий.

— Нормальный поц. Сам пришел, — в голосе старшего проскользнуло нечто, напоминающее уважение. — Как это ты нас догнал. Это правда Нива?

Леня стоял неподвижно. Он ничего не чувствовал. Он не видел людей. Только иные формы жизни.

— Слышь, ты… Как тебя там… Учитель, да? — сплюнул старший. — С корешками твоими базар не получился. А…

Леня активировал боевой режим. Он немного беспокоился, что с меню возникнут проблемы, но оказалось достаточным просто смахнуть легкую паутинку и пыль. И случилось. На Десять_кью очень трепетно относились к возможностям боевого применения. Функция тотальной деструкции работала безукоризненно. Жаль только, что они исчезли мгновенно. Ему хотелось боли… Их боли. Потом он аннигилировал «бэхи».

Больше вызывать экстренное меню ему не приходилось. Дела резко пошли в гору. Ферма, молокозавод, сеть производств. Все шло как-то само. Он защитил несколько патентов, выгодно вкладывал, щедро получал. Он управлял людьми как когда-то своим межзвездным кораблем. Четко. Ясно. И через несколько периметров безопасности.