Про что щебетала ласточка Проба "Б" (СИ)

-- Я чрезвычайно недоволенъ тобою, сказалъ этотъ послдній, возвратившись въ комнату посл того, какъ проводилъ Готтгольда до входа въ домъ.

-- Мною?

-- Что долженъ думать обо мн этотъ человкъ! За какого навязчиваго и неловкаго знакомаго долженъ онъ считать меня! Это истинное счастье, что я не пошелъ дальше!

-- Но что же я такое сдлала?

-- Зачмъ не разсказала мн эту знаменитую исторію молодости, изъ которой однакоже ясно видно, что онъ любилъ, да вроятно и теперь еще любитъ твою пріятельницу Цецилію, какъ ты называешь ее, хотя я никогда еще не видалъ ничего такого, что свидтельствовало бы объ этой дружб?

-- Ты въ самомъ дл думаешь это? вскричала госпожа Вольнофъ, вскакивая и обнимая своего супруга; -- ты въ самомъ дл думаешь это? Онъ теб это сказалъ?

Господинъ Вольнофъ долженъ былъ, не смотря на всю свою досаду, улыбнуться.

-- Меня-то, конечно, онъ выберетъ въ повренные тогда только, когда не найдетъ никого другаго,-- въ особенности теперь, когда я, глупый малый, цлый часъ толокъ подл него воду въ ступ.

-- Воду въ ступ? право, я не понимаю тебя, Эмиль.

-- Не понимаешь меня? Боже праведный! Какъ трудно даются женщинамъ такія дла, которыя однакоже имъ угодно называть своими! Не понимаешь меня? Ну такъ могу уврить тебя, что этотъ сумасбродъ вполн понялъ тебя и завтра чуть-свтъ будетъ на дорог въ Долланъ.

-- Ну, въ этомъ я не вижу никакого особеннаго несчастія, сказала госпожа Вольнофъ.-- Почему бы имъ не увидаться опять, посл столькихъ лтъ, еслибъ даже они и дйствительно любили другъ друга? Я отъ души желаю этого бдной Цециліи; она такъ сильно нуждается въ утшеніи.

-- Такъ же какъ ея достойный супругъ въ деньгахъ! послзавтра послдній срокъ его векселю въ пять тысячъ талеровъ, который ассигнованъ на меня. Можетъ быть, онъ поможетъ обоимъ, вдь онъ человкъ со средствами.

-- Ахъ, Эмиль, ты несносенъ съ своею вчной прозой.

-- Я никогда не общалъ теб, что ты будешь имть во мн поэта.

-- Это извстно небу.

-- Мн хотлось бы лучше, чтобъ это было извстно теб.

-- Эмиль!

-- Извини пожалуйста! Право, я такъ раздраженъ, что становлюсь золъ. Но такъ бываетъ всегда, когда мы вмшиваемся въ дла постороннихъ людей. Оставимъ же глупцовъ длать что имъ угодно, а прежде всего пойдемъ спать!

V.

Когда Готтгольдъ посл мучительной безпокойной ночи проснулся вдругъ отъ своего тяжелаго утренняго сна, солнце уже около часу свтило въ его комнату черезъ блыя тюлевыя занавси. "Слава Богу," сказалъ онъ громко,-- утро пришло, а утро конечно все исправило."

Въ скоромъ времени онъ стоялъ у открытаго окна, уже совершенно одтый. Какъ знакомо было ему это зрлище! Круглая площадь, обрамленная миловидными блыми домами, окруженными зелеными садами, съ поросшей травой мостовой и маленькимъ обелискомъ въ середин; вотъ и величественное зданіе училища, изъ открытыхъ оконъ котораго такъ явственно донеслось до него, среди глубокой тишины воскреснаго утра, пніе мальчиковъ, что ему показалось, будто онъ узнаетъ слова гимна; направо, проглядывала между домами и возвышалась надъ ихъ крышами темная зелень исполинскихъ деревьевъ княжескаго парка; налво, между двумя другими домами, частица голубаго моря и маленькаго, освщеннаго въ эту минуту солнцемъ, островка, лежащаго впереди большаго острова. Въ томъ вид, какъ она представилась ему теперь, онъ видалъ ее несчетное число разъ -- эту прелестную картину, когда онъ, окончивъ, тамъ въ училищ, утреннюю молитву, стоялъ съ Куртомъ у окна и его взоры неслись въ ту сторону, гд лежалъ возлюбленный Долланъ;-- въ такомъ вид какъ теперь, она выманивала его изъ тсныхъ стнъ комнаты на освщенныя солнцемъ поля, въ тнистые лса, къ голубому морю. Эти свтлыя мста, эти тни, эта синева -- они зажгли въ мальчик сладостную страсть копировать, воспроизводить то, что представлялось съ поразительною ясностью его молодому чувству, что такъ таинственно волновало его душу. Они были первыми его учителями въ дивномъ язык линій и цвтовъ; и какъ бгло выучился онъ говорить на этомъ язык!-- имъ обязанъ онъ былъ тмъ, чмъ онъ сталъ и до чего могъ достигнуть. И не ощутилъ ли онъ еще вчера вечеромъ, когда онъ шелъ черезъ родныя поля, какъ ни мрачно было у него при этомъ на душ,-- не ощутилъ ли онъ, какъ будто бы вс его труды и работы тамъ, въ прекрасной Италіи, были боле или мене напрасны,-- какъ будто-бы тамъ онъ писалъ только помощію глаза и руки, но не сердца, и говорилъ не безъ затрудненія на прекрасномъ, благозвучномъ, но все-таки чуждомъ язык, а не на миломъ родномъ язык,-- и что тутъ, только тутъ на родин, подъ роднымъ небомъ можетъ онъ сдлаться истиннымъ, настоящимъ художникомъ, который выражаетъ не то, что также хорошо и даже лучше могъ бы выразить и другой, но то, что можетъ выразить только онъ, ибо то что онъ выражаетъ -- есть онъ самъ.