Про что щебетала ласточка Проба "Б" (СИ)

Лицо Цециліи вспыхнуло какъ огонь; она сдлала сильное движеніе, чтобы спустить Гретхенъ съ колнъ, но отъ ребенка не такъ-то легко было отдлаться. Она обвила свою здоровую правую ручку вокругъ шеи матери и сказала, ласкаясь: "не правда ли мама, у него такіе голубые глаза, онъ всегда такъ добръ къ теб, а папа часто такой гадкій, не правда ли, мама?"

Цецилія быстро встала вмст съ ребенкомъ и сдлала нсколько шаговъ, какъ будто бы хотла убжать изъ этого мста. Но ея колни дрожали, она не могла идти дальше и должна была спустить на-земь Гретхенъ, которая, испугавшись порывистыхъ движеній матери, съ плачемъ убжала и черезъ минуту забыла свое горе, занявшись парой пестрыхъ бабочекъ, порхавшихъ передъ нею на гряд. Цецилія стояла, отвернувшись отъ Готтгольда.

-- Цецилія! сказалъ Готтгольдъ.

Онъ подошелъ къ ней, онъ хотлъ схватить ея опущенную руку. Она обернулась -- и онъ увидлъ передъ собою оцпенлое лицо Медузы.

-- Цецилія! вскричалъ Готтгольдъ, протягивая къ ней еще разъ руки.

Она не отступила, она не двигалась, только ея оцпенлое лицо, ея полуоткрытыя губы судорожно дергались, а потомъ она заговорила, медленно роняя слова, словно послднія капли крови изъ смертельной раны.

-- Я не нуждаюсь въ твоемъ состраданіи... слышишь? Я не давала теб права сострадать,-- ни теб, ни кому другому; что же ты мучишь меня?

-- Я не буду больше мучить тебя, Цецилія; я сказалъ теб, что узжаю.

-- Зачмъ же ты не узжаешь? зачмъ говоришь ты со мною о подобныхъ вещахъ? со мною! Ты хочешь свести съ ума -- а я не хочу быть съумашедшей.

-- Это безуміе, Цецилія! вскричалъ страстно Готтгольдъ.-- Если ты его не любишь -- а ты его не любишь, не можешь его любить!-- никакой божескій, а слдовательно и человческій законъ не принуждаетъ тебя оставаться, исходить кровью и гибнуть въ несказанныхъ страданіяхъ. И какъ ты его, такъ и онъ не любитъ тебя.

-- Онъ сказалъ теб это?

-- Нужно ли это?

-- Поклянись честью, Готтгольдъ, что онъ сказалъ теб это?

-- Нтъ, но...

-- А если онъ все-таки любитъ меня, и... если я люблю его? Какъ ты можешь ршаться говорить со мною такъ, какъ говорилъ сейчасъ! Какъ ты можешь ршаться уличать меня теперь во лжи своимъ молчаніемъ, унижать меня передъ самой собою! Это ли твоя хваленая дружба?

Готтгольдъ опустилъ голову и отвернулся. Гретхенъ подошла къ нему.

-- Куда ты, дядя Готтгольдъ?

Онъ поднялъ ребенка, поцловалъ его, опустилъ его опять на-земь и ушелъ.

-- О чемъ плачетъ дядя Готтгольдъ, мама? спросила Гретхенъ, хватая мать за платье.-- Папа не можетъ плакать, неправда ли, мама?

Цецилія не отвчала; неподвижные, лишенные слезъ глаза остановились на томъ мст, гд Готтгольдъ исчезъ въ кустарникахъ.

-- Навсегда, пробормотала она,-- навсегда!

XII.

Подойдя къ деревянной, ршетчатой, оснненной полузасохшею липой калитк, которая вела съ этой стороны черезъ колючій заборъ изъ сада, Готтгольдъ остановился и устремилъ робкій взоръ черезъ освщенныя солнцемъ поля на лсъ. Ему было бы теперь невыносимо встртиться съ кмъ бы то ни было, можетъ быть остановиться и отвчать на привтствіе и вопросъ. Но онъ никого не видалъ; вс были на большой полос ржи, откуда уже цлый день возили снопы; дорога къ близлежащему лсу была свободна.

Солнце страшно палило и раскаленный воздухъ дрожалъ надъ пшеницею, начинавшею уже бурть; крупные колосья не шевелило ни малйшее дуновеніе; громко стрекотали безчисленные кузнечики по обимъ сторонамъ узенькой тропинки, которая вела черезъ поле; большая стая полевыхъ голубей кружилась не очень высоко надъ землею, а когда они въ быстромъ какъ молнія поворот бросались внизъ, то это подвижное облачко, освщенное лучемъ опускающагося по направленію къ деревн солнца, сверкало на безоблачно-голубомъ неб, словно стальной щитъ.

Готтгольдъ, привыкшій жить вмст съ природою, видлъ все это -- и даже электрическое напряженіе атмосферы отозвалось въ немъ, но только въ согласіи съ тми конвульсіями, которыя сжимали его сердце. Горячія слезы въ отуманенныхъ глазахъ, выжатыя у него давеча горемъ, теперь осушилъ уже стыдъ -- стыдъ неумнья владть собою, вызвавшаго эту сцену, въ которой, посл весьма долгихъ мучительныхъ дней, онъ все-таки разыгралъ въ конц концовъ недостойную роль третьяго и только узналъ, что она все еще любитъ этого человка, и все ея несчастіе состоитъ въ сознаніи, что этотъ человкъ не любитъ ее такъ, какъ она любитъ его, какъ она желала бы быть любимой. "Поклянись честью, Готтгольдъ, сказалъ онъ теб это?" Какимъ отчаяинымъ тономъ воскликнула она эти слова!.. какъ страхъ услышать "да" исказилъ ея прекрасное лицо! "Это ли твоя хваленая дружба?" Да, конечно, что ей въ его дружб, надовшей ей еще задолго до этого, и теперь точно такъ же надовшей ей, съ тою лишь разницею, что теперь онъ уже не могъ укрываться подъ маскою этой дружбы и не имлъ даже жалкаго утшенія, въ возможности уйти незамченнымъ, оставленнымъ безъ вниманія, какъ въ ту приснопамятную ночь.