Про что щебетала ласточка Проба "Б" (СИ)

Онъ и Куртъ не были въ теченіи этихъ послѣднихъ недѣль -- до счастливо выдержаннаго теперь экзамена -- въ Долланѣ. Онъ не зналъ ничего изъ того, что происходило здѣсь въ это время,-- слышалъ только мимоходомъ отъ Курта, что Карлъ Брандовъ возвратился; но теперь онъ зналъ: лошадь, стукъ копытъ которой онъ теперь разслыхалъ, несла Карла Брандова,-- несла его не въ первый разъ цѣлую милю, изъ Далица галопомъ сюда. Теперь онъ зналъ, что значило измѣнившееся выраженіе ея лица, которое такъ поразило его сегодня -- мечтательная нѣжность, внезапно смѣнившаяся страннымъ оживленіемъ; онъ зналъ все, все,-- и что его храмъ разрушенъ и святилище осквернено. И онъ стоялъ не будучи въ состояніи пошевелиться, въ сторонѣ, тогда какъ другіе окружили соскочившаго съ лошади всадника, стройнаго всадника, который теперь отдѣлился отъ группы -- и не одинъ! Онъ, обвивъ ее рукою и съ шопотомъ склонившись къ ней,-- она, прильнувъ къ нему,-- такъ прошли они подлѣ самаго него, не обращая на него вниманія, выдѣляясь до малѣйшихъ подробностей на свѣтломъ мѣсячномъ небѣ; а потомъ онъ уже ничего не видалъ, ничего не слыхалъ -- и впослѣдствіи помнилъ только, что онъ лежалъ далеко отъ этого мѣста у темной опушки лѣса въ глухомъ, ужасномъ отчаяніи, а потомъ вскочилъ и простонавъ раза два, на подобіе измученнаго звѣря, пошелъ колеблющимися шагами по тихому душному лѣсу, словно въ страшномъ снѣ, пока не вышелъ изъ лѣсу на берегъ моря, которое величаво-безконечно простиралось передъ нимъ въ лунную ночь. Тутъ онъ опять бросился на песокъ, но теперь у него нашлись слезы -- горячія слезы, которыя однакоже текли все тише и тише, словно плесканье волнъ было колыбельной пѣсенкой для бѣднаго содрогающагося сердца. Наконецъ онъ сталъ на колѣни, и широко раскрывъ руки, обратился съ длинной горячей молитвой, которой вторило шумящее море, къ той всеобщей матери, которая никогда не оставляетъ своихъ дѣтей, точно такъ же какъ она постоянно любитъ ихъ безграничною любовію. Потомъ онъ вдругъ увидалъ подлѣ себя Бослафа -- онъ не слыхалъ, какъ тотъ шелъ, да старикъ и не говорилъ съ нимъ -- и такимъ образомъ они шли молча другъ подлѣ друга, вправо отъ берега, пока недошли до одинокаго домика старика между дюнами. И тутъ старикъ приготовилъ ему безъискуственное ложе, старательно, молча, и молча же погладилъ его рукою по влажной головѣ, когда онъ легъ, для того чтобъ отдохнуть не много, и смотрѣлъ на сіяніе мѣсяца, падавшее черезъ низенькое окошечко на стѣну, на ружья и чучелы птицъ, на сѣти и удилища -- до тѣхъ-поръ, пока шорохъ вершинъ на береговой возвышенности и шорохъ морскихъ волнъ не погрузили его въ сонъ.

Готтгольдъ очнулся отъ своихъ грезъ. Экипажъ стоялъ. Лошади фыркали на лѣсъ, черезъ который проходила въ этомъ мѣстѣ дорога. Было почти совершенно темно; лишь тамъ и сямъ между густыми вѣтвями буковъ дрожалъ лучъ только что взошедшаго мѣясца.

-- Ну, что бы это такое сталось съ этими проклятыми клячами? сказалъ Іохенъ.

Вправо отъ дороги слышался шумъ и трескъ, приближавшійся съ удивительною быстротою; изъ кустовъ вылетѣла, какъ бы увлеченная порывомъ вихря, темная, крѣпко замкнутая и въ то же время двигающаяся въ самой себѣ масса, прошумѣла въ наросникѣ на той сторонѣ и, едва показавшись, исчезла, въ то время какъ обезумѣвшія отъ страха лошади поднялись на дыбы, а потомъ бросились въ сторону, такъ что оба человѣка, выскочившіе изъ экипажа, едва могли совладѣть съ ними.

-- Проклятыя лошади! сказалъ Іохенъ,-- и тутъ-то именно это и случилось уже со мною однажды. Вотъ, куда слѣдовало бы заглянуть князю; но это увеличивается съ каждымъ годомъ -- и еслибы старый Бослафъ не разчищалъ тутъ немножко временами, то здѣсь и проходу бы не было. Слышите?

Налѣво въ лѣсу, куда убѣжало стадо, раздался уже на порядочномъ разстояніи выстрѣлъ изъ ружья.

-- Это былъ онъ, сказалъ Іохенъ тихимъ голосомъ,-- стоитъ ему свиснуть -- и они сами бѣгутъ къ нему прямо на выстрѣлъ. Да, да, господинъ Готтгольдъ, вы думали давеча, что ничего подобнаго нѣтъ; но ужь стараго-то Бослафа вы конечно исключите. Онъ знаетъ не одинъ фокусъ, какого не съумѣетъ сдѣлать ни одна христіанская душа.

-- Такъ значитъ старикъ живъ еще? спросилъ Готтгольдъ, въ то время какъ они продолжали ѣхать по лѣсу, осторожно посматривая по сторонамъ.

-- Да отчегожь бы ему и не жить! возразилъ Іохенъ,-- онъ, говорятъ иные, можетъ жить сколько, ему угодно. Ну, я этому не вѣрю, когда нибудь придетъ конецъ и ему, хотя я и не желалъ бы быть при этомъ; но я знаю также и то, что иные люди, знавшіе его пятдесятъ лѣтъ тому назадъ, говорятъ, что онъ былъ тогда точь въ точь такой же какъ и теперь.

-- И онъ все еще живетъ въ домикѣ на морскомъ берегу?

-- Гдѣ же бы ему жить иначе? сказалъ Іохенъ.