Про Иону

— Дуже устраивает. Только ты проясни, по какому поводу ты Иона. По тому, которого кит проглотил? Или в честь героя врагов народа Якира? Ты руками не маши, я тебя наскрозь вижу, и имя твое мне до задницы. А я — буду Герцык. Фамилия до тебя не касается. Ты шо, без дома тут?

— Так точно. Приезжий. Отдыхаю по знакомым местам.

— Пошли. В таку жару треба пид крышу. Согласен?

А что тут несогласного?

Жил старик неподалеку — можно сказать, совсем рядом, под горой. Место называлось Лисковица. Улица хорошая, зеленая. Домики жмутся один к одному. А заборы крепкие. Те, что уцелели, конечно. А в большинстве разобранные на отопление.

Старик открыл калитку на одной петле:

— Проходь, Иона. Допоможешь, а я тебя накормлю.

— Я ведь в вашем городе до войны был и по улице вашей проходил. Собаки брехали, аж страшно! А теперь что-то не слышу, — для продолжения знакомства сказал Иона.

— Нема собак. Немцы перестреляли. Сначала собак, потом людей. А новые не позавелись.

— Ну за этим дело не станет, — невпопад сказал Иона и тут увидел девушку — стояла на крыльце. Руки, как на картинке, сложила под грудью и качает головой:

— Ой, молодой человек, идить отсюдова, я вам по-хорошему говорю. У меня папа больной на голову. Он сюда любого демобилизованного ведет, мне под бок уложить, а я никого не хочу. Идить, я вам советую.

Старик топнул ногой:

— Не твое дело, Фридка! Это ж особый человек. Аид[13]. Чистый аид. Таких теперь пошукать. И красивый. И молодой. И ляжешь с ним, и встанешь, и под хупу пойдешь. Правильно я говорю? — старик обернулся к Ионе. А тот утратил способность речи от такого поворота.

Девушка спустилась с лестнички в три ступеньки, подошла к Ионе и стала рукой водить по лицу:

— Ой, какие бровки, ой, какие глазки… Оставайся, хлопчик. Ладно, я согласна.

Старик развеселился:

— От хорошо! Знакомьтеся, товарищ Ибшман, товарищ Фрида Серебрянская. Если вы подумали, шо она мне родная, так вы не то подумали. Она мне нихто. А выкаблучивается, чисто родственница. Ну шо, молодые, в хату, в хату идить!

Иона от подобного растерялся.

А Фридка тащит на стол угощение: самогон, сало, яйца, картошку. Вроде было наготовлено заранее.

Иона садится за стол — из интереса, не придавая большого значения.

Старик мотнул головой — Фридка разлила самогон из сулеи по стаканам.

Старик поднялся с места и сказал тост:

— Я хочу выпить за вас, молодые, за тебя, Фридочка, и за тебя, Иона. Живить в радости. И будьте здоровые. Лехаим!

Иона выпил, как в тумане. И Фридка выпила. А старик подождал, пока они поставят стаканы на стол, свой стакан зубами зажал и выцедил до капли. Потом еще выпили, поели со словами и без слов. Фрида кормила старика с руки. Тот прожует, что она даст, и говорит:

— Хорошего, Фридочка, я тебе жениха доставил?

— Хорошего, хорошего, — соглашается, а сама под столом толкает Иону ногой и делает глазами знаки о молчании.

— Ну, теперь и умру, так не жалко. Правда ж, Фридочка?

Фрида утирает рушничком лицо старику и кивает:

— Та не жалко, не жалко, ни капелечки. Такое ж дело сделали, такое дело!

На четвертом стакане — хоть Фридка наливала тактично, по половиночке — старик попросился спать.

Фридка его уложила в соседней комнате. И тут Иона ее не узнал. Перед ним стояла не Фридка, а совершенно посторонняя женщина. Не молодая, как показалось ему с налету, а средних лет, даже, может быть, под тридцать пять. И голос у нее стал другой, чем сразу:

— Ну шо, солдатик… Ты не думай плохого, Герцык проснется утром — ничего не вспомнит, шо было. Знов пойдет жениха шукать. Кого только он сюда не приводил! Однажды немца пленного завел. Они ш есть и расконвоированные. Строители. Вокзал разбирали, шо осталося. Ой, Господи! И за стол усадил, и выпивал с ним. Тот ему по-немецки, а Герцык по-еврейски. Комедия! Он чего на тебя такую надежду возложил — в первый раз привел еврея, не ошибся. Ты ж еврей?

— Ну еврей, — согласился Иона.

— Знаешь, шо я тебе скажу, если бы он зараз умер, он бы таким счастливым умер, перший сорт.

— Пускай живет, зачем ты его хоронишь? — спросил Иона.

— Он уже похороненный. У него рук почему нету? Потому шо из могилы вылез раненый, когда немцы тут наводили чистоту. Лез-лез, через пять рядов покойников, потом землю разрывал ногтями, а руки простреленные. От, спасся — добрые люди выходили, своей жизнью рисковали, между прочим. Теперь без рук. Гангрена и разное такое же. Слава Богу, конечно. Там в яме все его — и дочка, и внуки, и жена. Я к нему просто так пристала — без места ходила, из эвакуации в Прилуки явилася, а там меня никто не ждет. Я сюда. На базаре с Герцыком познакомилася. Он сначала хотел со мной жить как муж, но не получилося. Дак у него цель: выдать меня замуж. От, с полгода еврея шукал. Нашел.

Фрида налила еще:

— У меня мужа никогда не было. Я ж некрасивая. А теперь хто на меня посмотрит? Он сколько девушек, как лялечки! И молоденькие. А мужчин мало. А я, в чем дело самое обидное, точно знаю, шо и как. Если б я не знала, а так образование давит. Я спецкурсы родовспоможения прошла до войны.

Фридка выпила, откусила большой кусок хлеба: