Про Иону

— Вот те раз! А я решил, тебе тоже в Москву. Ты ж так и сказал после чайной, что другого пути тебе не надо.

— Сказать сказал, а не подумал. Ладно. Спасибо за компанию, — Иона подхватил вещмешок и довольно резковато повернулся, чтобы закончить разбирательство, но Конников его остановил:

— Значит, так. Сейчас пойдешь со мной, прямо на завод. Пристроим.

Таким образом Иона поступил грузчиком на мясокомбинат имени тов. Микояна по протекции Конникова — экспедитора на хорошем счету. При мясокомбинате было ФЗУ, но учиться Иона не захотел из-за большой занятости по основному месту труда — грузчиком исходного материала из вагонов к цехам.

Иона снял угол у хороших людей — неподалеку от комбината, на Скотопрогонной улице. Дом деревянный, теплый. Если бывало, чем топить. А не было — грелся как мог и хозяев не тревожил. Они теплили буржуйку на своем краю, но он им специальных денег не платил за тепло, так какие претензии?

В цеха Ионе доступа не было — больше на улице и перед комбинатом, куда доходила железнодорожная ветка: выгружал туши, тару, мало ли что. Работа черная, нервная. А когда живых на убой гонят — испытание. Он, ясно, непосредственного участия не принимал. У каждого своя специальность. Тоже мало сказать — наблюдение. Весь на нервах — рев, крик, топот. Каждый раз — как первый и последний. Светопреставление. Но Иона вывел для себя: «Потерпеть им перед смертью совсем немного. Тем более что деваться уже совсем некуда: на улице всякий поймает и все равно убьет на еду. Так пусть скопом, в отведенном месте. Порядок есть порядок».

Погоняльщик — старик, бригадир, с бородой, седой, заслуженный мастер, говаривал:

— Ниче! Не всем в рай, — и командовал, чтобы открывали ворота.

Специальные товарищи следили, конечно, чтобы лишнего не таскали, не воровали, откровенно говоря. Но что-то неминуемо прилипало. И Иона не ангел. Не сидел голодом. И с хозяевами расплачивался когда деньгами, когда мясом, когда маслом-молоком.

Иона себя внутренне поставил, что будто он находится в разведке: смотрит, слушает, наблюдает. Зачем, для какой цели, не думал. Так, в воздух по вечерам иногда вроде отчитывался о действиях. Сам себе удивлялся: ты ж военный человек, ты сначала определись, кто тебя послал, зачем, в какую сторону больше смотреть предпочтительно, а то все в кучу валишь, не разобрать.

Отчеты его сводились к тому, что жить трудно, а надо. И он постарается, раз так получилось.

Фридку почти не вспоминал. И остальное после демобилизации — тоже. Правда, часто снилось всякое дурное: будто плывет по Десне в лодке-плоскодонке, качается на тихих волнах. На груди горит звезда Героя Советского Союза; по берегам стоят женщины разного возраста и машут. Всякий раз Иона просыпался от толчка изнутри — будто нос лодки во что-то упирался.

Сдружился с Василием Степановичем. Тот всячески привечал Иону: относился как к родственнику. Наставлял по всем вопросам. Жил Конников в Замоскворечье, в 1-м Голутвинском переулке — вплотную к ткацкой фабрике. Пугал: «Тут у нас место опасное, челнок из окна вылетит — прямо в голову». Был такой реальный случай.

Конников оказался человек недюжинный — любил рояль. Рюмочку выпьет — и к инструменту. Сначала погладит рукой по крышечке и непременно скажет:

— Он у меня непростой, а номерной. Марка — «Бехштейн». Ему нужен особый воздух. Я каждый день под него таскаю таз с новой водой.

Крышку откроет, специальной палочкой подопрет — и стучит по клавишам одним пальцем:

— Чувствуешь, Ёня, какая музыка? Потрясает душу.

Иона смотрел внутрь рояля и удивлялся:

— Железный, а такая нежная суть.

Рояль достался Конникову по знакомству. Соседа еще до войны взяли куда надо, Василий Степанович ночью сковырнул печать и перетащил рояль к себе. Рисковал, конечно. Но что делать, время такое. Иначе он поступить никак не сумел. Сам Ионе рассказал.

Комнат в квартире было две — обе маленькие. Кроме рояля, у Конникова не имелось ничего имущественного. Только кожаный продавленный диванчик и гвозди по стеночке — для одежды.

Вторую комнату теперь занимала женщина неизвестной профессии. Дома не сидела: с утра шмыгала в дверь — и поминай как звали. А звали ее хорошо — Ангелина Ивановна.

Однажды Василий Степанович сделал предложение:

— Ёнька, ты по всем статьям подходящий мне человек. Во-первых, еврей. Во-вторых — молодой. В-третьих — орденоносец. А в-четвертых — дурачок. На тебя при таком букете никто не подумает. Научись водить на грузовике, я тебя приставлю к хорошему заработку. Будешь вывозить с комбината лишнее на сторону, а я прикрою. Согласен?

Иона, хоть и выпивший, поинтересовался:

— Откуда ж лишнее возьмется, если все по счету, по накладным?

— Не твоего ума дело. Я даю — ты отвозишь.

Легко сказать. Ёня внутри долго мучился, даже терзался. Но и работать на прежнем месте стало невмоготу. Вместо лодки начали ему сниться быки, коровы, другие животные: идут на убой и идут, конца не видно. Он во сне задает вопрос: «Почему ж вы не убежали раньше? Не понимали, зачем вас гуртуют?» А они молчат. Ёня им целую речь напрасно толкает. Утром неприятно открывать глаза.