Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #4

— Но грамотный, — скучно дополнил полицейский, почти не глядя извлёк из кипы служебных бумаг внушительную пачку объединённых одной здоровенной скрепкой листиков, на первом из которых, кроме текста, отчётливо виднелись регистрационный штамп, и резолюция руководства «Принять к исполнению», потряс ими в воздухе. — Заявление, объяснение, опросы соседей... Как положено, мать бы его за ногу. Ничего, разберусь, и не таким отказывали... А ты по какому вопросу? — посчитав вступление законченным, без подготовки перешёл он к главному.

Иванову такой подход понравился.

— Бомжика знаешь? Неподалёку жил, в приямке с трубами.

— В тепловой камере?

— Да, наверное... Не знал, как правильно называется.

— Тепловая камера, — повторил участковый. — Знакомый персонаж. А что?

— Личность устанавливаю.

— Гигнулся? — без какого-либо пиетета к усопшему поинтересовался полицейский.

— Вроде как, теперь в неопознанных числится. При нём ни документов не нашли, ни вещей. В парке умер, — добавил Иванов, чтобы исключить вопросы о территориальности. Умышленно назвал другой район. — Опросили бомжей в округе... в общем, методом личного сыска вышли на твои края.

Полицейский выдвинул один из ящиков стола, покопался в нём и извлёк обычную картонную папку. Пухлую, видавшую виды. Раскрыл, ловко замелькал пальцами, перебирая хранившиеся в ней бумаги.

— Вот, — на стол легла ксерокопия паспорта. — Он?

Развернув лист к себе, инспектор всмотрелся в плохо пропечатавшееся, незнакомое лицо худощавого мужчины.

— Пётр Сергеевич Калиниченко, — начал он читать вслух, втайне радуясь служебной обстоятельности и внимательности капитана Жени, — 1962 года... Выписан... Собираешь сведения о подучётном элементе?

— Есть такое. Так он или нет?

— Без понятия, — честно врал Иванов. — У нашего морда распухшая, синюшная. Подрался где-то. Или побили. Но умер сам. Сердце, — кривую ухмылку участкового, буквально кричащую: «Знаю я, как у бомжей сердечные приступы бывают и как к патологоанатому вы с пакетами вкусными бегаете», он предпочёл проигнорировать. — Давай я сфоткаю, а там посмотрим.

— Да не жалко.

Когда с фотографированием было покончено, инспектор задал следующий стандартный вопрос:

— Что за человек был?

— Не знаю. Я его в своё время прямо у опорника встретил. Он тогда ещё с документами шлялся. Сделал копии, пробил по базе — чистый. Дал пинка под жопу и велел не попадаться. Потом видал на районе пару раз, и всё. С кем тусовался, с чего жил — не знаю. Среди местных синяков друзей не имел. Тут контингент особый, не для слабых здоровьем... Как нажрутся — гладиаторские бои устраивают. Бывает и стенка на стенку. Не для мирного бомжа развлекуха... Так что сам видишь, и рад бы помочь, да больше нечем.

На том и распрощались.

А у порога Сергея поджидал тот самый, румяный жалобщик.

— Ну что?! — взял он с места в карьер. — Теперь вы понимаете, насколько всё серьёзно?! Я максимально подробно указал в заявлении...

Надоедливый человек. Из той породы, что по любому поводу достают окружающих своими претензиями, придирками, совершенно не считаясь ни с чьим мнением и искренне верящие в собственную правоту и исключительность. Иванову стало жалко участкового. Вот он сейчас уйдёт, а капитану придётся в силу служебных обязанностей расхлёбывать всю эту гниль, получая от начальства по шапке за недобросовестность, нерадивость и просто потому, что на него этот хмырь тоже пожалуется. Сам попадал в такие передряги и чётко помнил пакостный девиз руководства: «На хороших сотрудников заявления не пишут. Работать не умеете», используемый, когда не прокатывало: «Не жалуются только на того, кто не работает».

Может, конечно, так и было, но не поголовно и не всегда.

— Прочёл. Разобрался. Ваши данные зафиксировал, — с пренебрежением, скучно глядя вдаль, вступил в диалог парень. — Основания для возбуждения уголовного дела отсутствуют. Нет ни свидетелей, ни иной аудио или видеофиксации угроз, ни подтверждающих ваши слова материалов. Но выход есть!

Румяный, уже открывший было рот для очередной порции стенаний и обидок на правоохранительную систему, превратился в слух.

— Какой?

— Починить человеку дверь, закрыть свой поганый рот и не высовываться, — голос инспектора с каждым словом приобретал твёрдость. — Иначе можно чисто случайно наркотики у себя в кармане найти. При понятых... Понял, скотина?! Ещё раз здесь увижу — уши оборву. Ты глянь, взяли моду, чужими руками свои косяки исправлять...

И совершенно неожиданно для себя мужчина в спортивном костюме получил леща по загривку. Звонкого, с обязательными искрами из глаз. Из тех, которыми награждают своих недалёких отпрысков скорые на расправу родители, рассказывающих про то, как они все такие ни при чём, хотя и были застигнуты с поличным при употреблении сигарет за школьным углом.

От такого отношения к своей обожаемой персоне жалобщик остолбенел. В его склочном мозге никак не укладывался сам факт того, что ему, взрослому человеку прямо на улице дают подзатыльники.

— Да что вы себе позволяете! — тонко, на границе с ультразвуком выдавил из себя пузатый, стремительно при этом краснея лицом.