Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию. Междукнижие

— Шарик — умирание — сбор жизни — получаем активный артефакт… Но его надо изъять! На кладбище — опасно. Тем более, придётся несколько могил отработать. Обязательно вскроется, кто исполнил. Что ещё… Трупы расположены в одном районе, однако квартиры разные. При этом, везде свидетели и полиция… Не то, всё проще… Морг? — озарение показалось настолько очевидным, что собравшиеся дружно вздрогнули от неожиданности. — Морг! Там все соберутся, по территориальности. Моргов в городе не так и много, а в данном случае всех свезут в…

Не дослушав разглагольствования Иванова, боярин вскочил, с грохотом отшвырнув кресло куда-то за спину. Сам дикий, страшный.

— Ждать!!! — проревел он, заставляя подчинённых холодеть под безумным огнём, разгорающимся в немолодых зрачках. — Ждать!

1611 год. Начало лета

На сей раз погрязший в злодействах Заруда не пришёл, поленился. За него явился всё тот же мужик с топором. Нехотя зевнул, не забыв по старой памяти перекрестить рот, чем заслужил насмешливо изогнутую бровь колдуна.

Постоял, приноравливаясь, и в два удара отхватил последнюю ногу, повыше колена. Сотник впал в беспамятство.

— Не лезь! — строго одёрнул не-волхв выучня, бросившегося с бечевой к новой культе. — Этому — всё. Отходит… Голову!

Палач, сокрушённо посматривая на кровяное лезвие топора, перешёл, куда сказано. Ему, по прошлой мужицкой запасливости, было жаль добрый инструмент, выкованный для иного.

— Шею, штоль?

— Её.

— Ну, — повторяя по Зарудыному, утёр он нос рукавом. — Отойдь. Брызнет.

Неожиданно, мелко дыша, Ключима пришёл в себя. Мутно, с поволокой, уставился в небо. Молитву читал. Ту, которую нужно, правильную, от сердца. Смог всё-таки обратиться, уж и не чаял…

У мучителя от такого поворота искривилось лицо, дёрнулась щека. Убиваемый стал противен упорством, несгибаемостью, заставляя примеривать на себя выпавшую ему долю. Смог бы сам так же? Вытерпел бы?

В ответах колдун колебался, злясь на выучня, на ватажного за то, что они стали свидетелями его раздумий. Ключима — культяпка, огарок человечий, но прощенья у него не запросил… Глядит снизу-ввысь, а будто сверху получается. Мерещилось, зрит — как конный на падаль придорожную. Это коробило более всего.

Седому захотелось остаться в победителях, сломить напоследок привязанного к щиту. Хоть как, лишь бы поддался. Иначе словно в гнили умоется, прилюдно. Зарудын выкормыш, может, разумом не крепче полена, зато всем разнесёт, как сотник успел молитву сотворить и как волхв-колдун опростоволосился, его душу не подчинил.

Суеверный народишко. Веруют в то, что ещё успеют покаяться и спасутся от Геенны Огненной, ежели душу от колдовства уберегут. «Бог милостив» — брешут друг другу, с надеждой выискивая лазейку туда, где их, беззаконников, никто не ждёт. Дуралеи… Да эти никчёмные душонки никому и даром не сдались! Что в них, кроме грязи да вина? Какая прибыль?!

Но ломать воинский дух надо. Показать, что по его всё устроилось. Ватага бояться должна.

— А ведаешь ли, для чего я тебя живым столько держал? — глумливо, с прощанием сказал сборщик жизней, горделиво распрямив спину. — Хотел, чтобы ты пред смертью ведал: на Смоленск приступ пошёл. Возьмут. Клянусь в том… По твоей, между прочим, милости. Мог ведь меня остановить… Мог. Плохо старался, не догнал со своим воинством… Из-за тебя город падёт, из-за твоей нерадивости да неспешности. Помирай с этим, градоубийца! Прощёлкал ты всё, во что верил. Слаб оказался! — отповеди слышать мучитель не хотел. Последнее слово всегда будет за ним. Последнее и победное. — Руби!!!

Топор, без тени, упал вниз, под пустым, бесцветным взглядом привязанного. Ключима был уже далеко.

Наши дни

По кафельному, недавно отремонтированному коридору морга худощавый санитар толкал каталку с телом. Равнодушно толкал, без особого почтения к усопшему, под размеренный звук крутящихся колёс и приглушённые шлепки резиновых тапок.

На скуластом, бритом лице не отражалось ни крупинки эмоций. Обычно, так выглядят те, кому до конца трудовой смены остался сущий пустяк: когда с работы уйти ещё нельзя, а делать там уже нечего. Остаётся лишь, запасаясь терпением, ждать общего звонка или необходимой комбинации цифр на часах, имитируя хоть какую-то деятельность.

Казалось, он устал от всего.

— Молодой человек! — пробасил кто-то от входа в служебные помещения. Голос незнакомый, властный, с инспекторскими нотками.

Санитар без особой спешки остановил каталку, обернулся. Ему бояться нечего. Должность не та, чтобы трястись перед всякой прове…

— Ну здрав будь, выучень, — опасно ощерился гость, по-охотничьи выверенными, твёрдыми шагами приближаясь к сотруднику морга. — Припоминаешь, как меня с людьми в засаду заводил? Как гонцов умерщвлял да людишкам отраву с костяными бисеринами скармливал?! Припоминаешь, мразота?!!

Худощавый мужчина превратился в статую. Выдохнул ошалело:

— Вспомнил. Ты — Ключима! Не ждал…

* * *