Про косматых и пернатых (рассказы)

Схватил я ружьишко на изготовку и — к скале, что неподалеку. Там уж, хочешь — не хочешь, пришлось бы рыси лицом к лицу со мною встретиться. Чую — спешить надо — рысенок визжит — надрывается. Тут же, как нарочно, поваленная сосна на пути. Пригнулся я, чтоб под ней проскочить, вдруг шасть мне кто-то на плечи! Спину будто огнем обожгло. Упал я, но вгорячах сумел как-то на четвереньках выскочить из-под дерева. Ружья даже не выронил. Оглянулся, а она, злодейка, уж на поваленном дереве сидит. Подобралась вся, локти выше хребтины торчат, уши назад заложила. Ну так вот в точности, как чучело-то дома. Помнишь, поди?

— Это она и была? Та самая, Муркина мать, да? — испуганно прошелестела Алка.

— Она… Давай, однако, кашу-то есть. Остыла уже.

— Горячая, горячая еще! Рассказывай, дедушка!

— Стоит ли такое на ночь? Спать еще беспокойно будешь.

— Нет, нет, рассказывай!

— Ну, слушай, коли так… На чем, бишь, мы остановились?

— Ты оглянулся, а она на дереве.

— Да… Так вот, внученька, как ни быстра мысль человеческая, а все же в тот миг ничего еще не успел я сообразить. Будто кто-то со стороны подтолкнул к плечу ружье: «Стреляй!» Я и бахнул. Картечью было заряжено…

Потом-то понял — рысь кинулась в тот момент, как мне под дерево лезть. Ткнулся я ничком под тяжестью, а она, видно, — мордой об ствол. Пришлось ей когтищи-то убирать из спины, не то было бы мне худо.

На дерево она взметнулась, чтобы ловчее во второй раз атаковать. Только опередил я ее — грохнулась наземь, только сучья под ней хрястнули.

И вот… недаром столько историй об охотничьей самонадеянности рассказывают. Мне бы, старому, бежать, пока еще сил сколько-то уцелело, а я — к ней. Наповал, думал. Сгоряча и не почуял, что рубашка уж к разодранной спине прикипела. Ни боли, ни страха — ничего поначалу не чувствовал. Одеревенел будто. Только склонился я над «покойницей», вскинулась она на передние лапы да ко мне! Шерсть на ней дыбом, желтые глазищи так и полыхают!

Испугался я, Алка, чего уж скрывать! Ружье выронил. Нагнуться бы за ним, а я — бежать. Да где там — пяти шагов не убежал, снопом повалился: спину-то до костей ведь подрала, окаянная.

А рысенок визжит пуще прежнего. Оглянулась на него мать и снова ко мне. Зад у нее перебитый, по земле волочится, но живуча, как все кошки, поразительно просто. Добралась до ружья — только щепки от кленового ложа полетели.

Теперь, думаю, очередь за мной. У нее клыки, когти. А я без оружья что за вояка? Да раненый к тому же… И вправду — не успел отдышаться, а она, подлая, тут как тут. Хрипит, пасть раззявлена, псиной пахнет, а глаза — что угли, так и полыхают!

Да, Аллочка, всякое приключалось со мной: семь лет на фронтах провел, и лавины-то на меня рушились, и в лесной пожар попадал, и со скалы срывался, но такого страха еще не испытывал.

Дедушка умолк, опершись подбородком на ладонь. В тишине явственней проступил гул далекого водопада. Падучая звездочка голубым светлячком черкнула по небу и завязла в темных вершинах лиственниц.

— Ты, Алка, маме только не пересказывай эту историю! — строго предупредил вдруг дедушка. — Слышишь? Не то она никогда тебя на каникулы ко мне не отпустит. Да и обо мне начнет беспокоиться. А понапрасну. Звери у нас все мирные живут. Волки с рысями редкость уже, хоть и не все еще истреблены. Вольготно им здесь — корма богато, да и животные в заповеднике не такие сторожкие, как в прочих местах.

— Я не проболтаюсь, — пообещала Алка. — Ты, дедушка, только доскажи, чем у вас кончилось тогда, с рысью-то.

— Чем кончилось? Хоть верь, хоть не верь, только ведь живой остался. Честное слово. — Дедушка лукаво усмехнулся, подбросил сучьев в костер и прикрыл ладонью глаза, потому что ослепительно яркий сноп искр с треском взвился в черное небо.

— Чем кончилось, спрашиваешь… Дополз-таки я до скалы. Все было словно в тумане. Об одном забота — не навалилась бы проклятая на ноги: все время позади хрип ее слышал… Дополз, уперся в каменную стену, дальше отступать некуда. Обернулся, а рыжие бакенбарды — вот они, рядом!

«Ага — хрипит рысь. — Теперь ты никуда от меня не денешься!»

— Рыси не разговаривают, — чуть слышно поправила Алка.

— Не разговаривают? Значит, показалось мне тогда. Во всяком случае, по виду ее было заметно, что раньше меня на тот свет она не собирается. Я тоже туда не спешил. Нащупал камень острый, какой поднять смог, присел на колени, жду… Давай однако кашу-то есть, совсем уж холодная стала.

— Ну, дедушка! Нарочно, что ль, ты? — возмутилась Алка. — Досказывай, потом поедим.