Про красных и белых, или Посреди березовых рощ России

– А у меня есть книжка «Черная стрела»[37]. Там тоже про переодетую девчонку, – вдруг без всякой связи сказал Володя. Но на то Володя и был Володя. Хочешь, завтра принесу почитать?

– Неси, – как-то самим собой согласилась Петра. И улыбнулась: – Только не забудь, для всех остальных я должна остаться Петр!

– Так у тебя имя все равно Петька, – упрямо повторил Володя. – Тебя зови Петром или Петрой, никто не догадается.

И почему-то вздохнул. Сделал легкий полупоклон:

– До завтра, Петя.

Так между ним и новеньким завязалась какая-то дружба. Никто не заметил. Заметил Павел.

Как-то вечером перед отбоем, когда зашел общий разговор, что-то про «Героя нашего времени» Лермонтова, Павел заметил:

– Жаль, что у княжны Мери не было брата. Он бы тогда застрелил этого Печорина на дуэли. – И добавил: – Я бы застрелил.

Посмотрел в его сторону. Володя понял, что он не знал Павла. Павел – он, оказывается, не только этот добрый, дружеский вчерашний кадет. Но вместе с тем и гроза любого врага, и всегда непримиримый защитник. Они встретились взглядами. Спокойный, стальной и решительный взгляд.

Они повстречались случайно у окна в коридоре через день. Володя подошел к стоявшему спиной Павлу:

– Когда дуэль, Павел? – сказал твердо и резко, словно кинул перчатку.

Тот обернулся.

– Дуэли не будет. Просто получишь по носу.

– А сам по носу не хочешь? – спокойно заметил Владимир. Небрежно и бесстрашно посмотрел на него. – За клевету. Записал честного офицера сразу в Печорины или Вронские. Когда ничего не знаешь, как все на самом деле. Теперь или извиняйся, или я требую удовлетворения.

– Я сказал, как сказал, – спокойно ответил Павел. – И скажу еще раз, если понадобится.

Он замолчал. Володя не понимал, как он мог решить, что они с ним могут быть друзьями. Он его сейчас ненавидел. Гордый, мерзкий, противный Павел. Возомнил из себя непонятно кого. Давно не получал по носу, наверное. Как дать хорошо, чтобы не задавался. Жаль, что нельзя прямо здесь и сейчас. Разговор короткий. Исключение сразу из училища за такие случаи.

– А за клевету прости меня тогда, – сказал между тем Павлик. – Прости.

Отступил назад, поклонился, как на Прощеном Воскресенье, повернулся и пошел прочь.

– Павел, – догнал его Володя. Каким тяжелым грузом легли сейчас на совесть все его возмущенные и злобствующие мысли. Павел не знает. Павел не поймет. А то он бы тоже упал ему сейчас в ноги.

– Павел, Бог простит, ты меня прости. Пошли на пруд кормить уток?

Он был Володя. Он всегда мог что-нибудь придумать. Что-нибудь нелепое, несусветное, глупое, но главное – все становилось понятно. Что все обиды забыты и вражды больше нет. А сейчас как раз было такое время. Каникулы. Когда можно в город. Можно на пруд.

– Пошли, – вздохнул тот.

А потом Володя сказал:

– Когда мы закончим училище и станем офицерами, я сделаю Петре предложение. И мы с тобой станем братьями. Правда, Павел?

– Правда, – согласился Павел. Но и все-таки уточнил, правда уже весело и дружески: – Но если ты вдруг поведешь себя как Печорин, то я все тебе сказал. Не посмотрю, что братья.

– А это мы еще посмотрим, – заметил Володя. – Много на себя думаешь, Павлик.

Он поднялся, и в следующие мгновение они с другом полетели на землю в ребячливом, дурашливом поединке. Павел откатился в сторону и сел:

– Ладно, сдаюсь, – улыбнулся он. – Потом.

– Так нечестно, – возмутился Володя. – Без поддавок, Павка! Я тебя еще не победил. И ты меня – тоже.

– Было бы из-за чего, – махнул рукой тот. – Все равно невсерьез.

Он улегся в траву. Володя сел рядом. Ослепительно засиял вечерний солнечный свет. И время остановилось. Звоном березовой рощи. Дружбой. Этим днем. Словно все это – навсегда. Словно без конца и без края. Печаль. Пронзительная, щемящая печаль. «Ныне или завтра умрем»[38].