Про красных и белых, или Посреди березовых рощ России

Он сбился и смешался. Он сказал что-то не так. Потому что она вроде и как Павка по характеру, но все равно понятно, что это – девочка. Что-то неуловимое, что-то непередаваемо чарующее, что-то, что только – ее, оттеняет этот характер. «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их» (Быт.1:27), – понял вдруг Володя. Тайна. В ее серо-голубых глазах была тайна. Мужчины и женщины. И Бога. «Ибо все вы одно во Христе Иисусе…» (Гал. 3:28).

– Только ты все равно очень красивая девочка, хотя совсем и как Павка, – неуклюже попытался исправить он уже сказанное.

Петра улыбнулась. И рассмеялась.

Володя решил лучше перевести разговор.

– А ты что делаешь в среду, Петь?

У меня занятия, – услышал он.

Володя даже остановился.

– Ты что, еще не окончила гимназию?

– Окончила, – согласилась она. – Я домашняя учительница. У меня занятия с моими малышами.

Она чуть оживилась, когда упомянула малышей:

– Знаешь, они такие чудные. Три и пять лет. С ними так интересно, как будто открыт весь мир. Со взрослыми не так интересно, как с ними. Им можно столько всего рассказывать. Читать. И слушать, и играть, и возиться. С ними день пролетает – не заметишь, – она на мгновение задумалась и добавила: – У меня почему-то такая уверенность, что если у меня будет свой ребенок, это ведь так здорово. Растить его, открывать с ним мир. Не знаю. Или это просто чужие дети – чужие дети, поигрался – и хватит, а по-настоящему все не так. Но я бы своего ребенка ни няне, ни гувернантке, никому бы не хотела отдать. Я бы растила его сама. Чтобы он всегда был рядом, чтобы все-все вместе с ним самой делать. Он же вырастет. А время не повторится. А это такое чудное время.

Володя помолчал. Это была какая-то непонятная и далекая тема. А еще не верилось. Да ну? Этот лихой юнкер Петька, который так лихо стреляет и берет на лошади с места в карьер – она учительница и кого-то учит? Как-то не вяжется. Как и невозможно, что она, наверное, должна ведь уметь шить и вышивать. И знать вальс. Но Володя помолчал и пожал плечами. Это было не его дело. Вместо того, чтобы высказать свой скептицизм, он сказал другое:

– Тогда в воскресенье? У нас отпуск по средам и воскресеньям. Давай, я достану билеты и пойдем вечером в театр.

Это получилось как-то самим собой. Он не ходил в театры. И не понимал. Сказки смотреть какие-то. Это была несусветная глупость и пустое времяпрепровождение на его взгляд. Но кто-то ведь ходил. И это была тогда замечательная идея – пойти с Петрой.

Петра тоже не любила и не понимала театры. Но это был Володя. И она согласилась. Ради дружбы:

– Давай.

В театр пришла не Петька, понял Володя.

Пришла Пелагея Евгеньевна Лесс. Простое и обычное платье, но это был такой лоск и шик. Ее обычная манера держаться. Молчаливая и сдержанная. Ее характер. Оттененный и подчеркнутый теперь и этим платьем. Просто осанка. Просто взгляд. Просто голос… Она была как будто из книги Притчей. «Крепость и красота – одежда ее, и весело смотрит она на будущее. Уста свои открывает с мудростью, и кроткое наставление на языке ее» (Притч.31:25,26). Или из Апостола. «Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом» (1Пет.3:3,4).

А вот она не удивилась его парадной форме, подумал вдруг он. Девчонки с его города оглядывались бы и шептались на этот бравый мундир, а она просто посмотрела и улыбнулась. Конечно, чему удивляться. Брат – юнкер. Она бы удивилась, если бы он пришел в костюме в клеточку. Или встал ждать ее руки в карманы и напустив на себя залихватски-разнузданный вид молодца из подворотни. А тут – чему удивляться. Погоны, пуговицы, пряжки. Любой среднестатистический и уважающий себя юнкер будет такой же.

Они мужественно высидели пиесу до конца. Наверное, Пете было легче. Она решила, что время не окажется так бездарно потерянным, если попробовать и в таких условиях помолиться про себя. Мало ли что может быть в жизни. Вдруг пригодится и этот опыт. Володе такая мысль не пришла в голову. Он вздыхал, скучал и готов был улечься куда-нибудь под сиденье. Если бы мог свернуться там собакой или кошкой. Но он был не собака и не кошка. Наконец опустился занавес, и они вышли.

– Как тебе, Петь? – все-таки как ни в чем не бывало поинтересовался он, чтобы не озадачить свою тургеневскую барышню своим полным бескультурьем в понимании поэзии театра.

Но он, оказывается, не знал сестру своего друга.

– Знаешь, не очень, – вздохнула та.

– Значит, мы больше не пойдем, – обрадовался Володя. – Лучше возьмем с собой Павку, поедем за город и будем кататься на лодке.