Про красных и белых, или Посреди березовых рощ России

– Ра́дуйся, Любы́, ве́нче из ми́ра, ра́дования и бла́гости соплете́нный; ра́дуйся, у́мная зарни́це ве́чности.

– Ра́дуйся, Софи́е, же́зле си́лы, кро́тце и мудре…»[171]

Вера. Надежда. И Любы…

– Ра́дуйтеся, вразумля́ющия ны, я́ко вся сла́дость и пре́лесть ми́ра сего́ я́ко дым изчеза́ет, я́ко прах от ве́тра размета́ется и в персть обраща́ется…

«Не говорю вам “не плачьте”! нет! не говорю этого! Дайте свободу слезам, пролейте их обильно, столько, чтоб напилось ими сердце в сытость, и не погашены были святая вера, кроткая покорность Промыслу, самоотвержение мужественное. Полезен плач, растворенный упованием на Бога: утешает душу, смягчает сердце, отверзает его ко всем святым, духовным впечатлениям. Печаль, не соединенная с упованием, чужда благих плодов, с плодом зловредным, убийственным! От нея рождаются уныние, отчаяние, смерть телесная и смерть душевная! – Нет! <…> Посмотрите – как из среды мрака, посланной вам печали, ярко, благотворно светит милосердие Божие! Смерть – непременная дань смертных; ее должен выплатить каждый человек; кому ж из вашего семейства послал ее Бог? – Кротчайшему, непорочному юноше! Ему смерть – переселение в верное блаженство! – Ангел-юноша теперь на небе: туда, к своему блаженному жилищу, он будет привлекать ваши взоры, и начнут эти взоры, очищенные слезами, смотреть с упованием, смотреть радостно, смотреть часто на чистое, святое небо»[172].

III

Под ночными покрывалами

Полосами бледно-алыми

Чуть забрезжил край небес…

Пролетел над смерти бездною

Огласил края надзвездные

Крик души: Христос Воскрес!

Журнал «Доброволец»

[173]

Неутешная плакала чайка,

Одиноко кружась над водой, —

Ах, не чайка – в слезах молодайка, —

Не вернулся казак молодой;

Не казачка – сама Ярославна

Это плачет по князю в тоске.

Все равно, – что давно, что недавно,

Никого нет на этом песке.

Николай Туроверов[174]

Павлик.

Это была ночь. Осиянная слезами. Ночь до рассвета. Ночь прошла.

Это будет день. Высохшие слезы. Ясное утро. Новый день и новая жизнь. Камень, отвален от гроба. Светлая, легкая улыбка. Как улыбался он. И молчание. «Христианка, живи по христиански…»[175]

Это будет новый день.

Вагон качнулся зыбко.
Ты рядом шла в пыли.
Смертельною улыбкой
Глаза твои цвели[176]

.

Петра не знала, как она добралась до храма. Как зажгла свечу. Не знала. Как так все будет дальше. Но так и будет. Просто эта свеча. Просто его имя. Словно он сам. Молитва воссоединяет воедино. На земле – живых. И между землей и небом – она тоже, молитва. Потому что у Бога все живы. И Павлик – тоже. Они вместе. Они с ним все равно вместе. А это просто дрогнула и поплыла свеча. Потому что он – Павел, ее брат. У него ведь была молодость и вся жизнь. И его покаяние. Еще на один день, еще на один миг. Еще на целую жизнь. Еще на тысячу новых боев за Россию. Что он думал и как он стоял? «”День Господень, якоже тать” (1Фес.5:2), и поемлет тебя незаметно»[177]. Вот как и не стало вдруг Павлика. Как все и должно быть: «Вот и все. Только темные слухи про рай…/ Равнодушно шумит Средиземное море…»[178].

Надвигается осень. Желтеют кусты.
И опять разрывается сердце на части.
Человек начинается с горя. А ты
Простодушно хранишь мотыльковое счастье

[179].

А была такая песня на Урале: