Про меня

– Пф-ф, нет! Я совершенно не изменилась! – воскликнула Катька. – Я только больше не сижу часами в буфете, не ем пирожных, боюсь поправиться, и если мне что-то рассказывают, не погружаюсь в сплетни.

Санечка сказал:

– Не сидишь, не ешь, не сплетничаешь – совершенно не изменилась! Человеку, который не сидит часами в буфете, не ест пирожных, не откроешь свои обиды, этот человек уже на другой стороне мира, на солнечной. В театре легче пережить успех успешного актера, чем актера, который все эти годы был рядом в болоте. Людям кажется, что нарушается их представление о правильном ходе вещей. Им кажется – несправедливо.

– Только не говори Вике, – попросила Катька, – она скажет «и-ди-отка, тебе нужно о роли думать, а ты!..»

…Вика сказала:

– …И-ди-отка! Вот что я тебе скажу – забудь, как их зовут! Они не стоят твоего пальца! Тебе нужно всем организмом стремиться к успеху! У тебя есть цель! Посмотри на меня!

Она же видела, как у Катьки вырвали руки на поклонах. Хотела Катьку утешить, сказать «они и мизинца твоего не стоят». Вика не умеет утешать, она умеет от возмущения дымиться как утюг.

Что толку Катьке смотреть на Вику? Если бы Вика участвовала в лыжных гонках, она била бы соперников лыжными палками. Вика, если видит цель, уже не видит людей, даже себя в зеркале не видит.

– Все говорят: «Ну, предложили роль, но зачем соглашаться?!» Говорят: «Если режиссер в нее влюбился, он, конечно, сделает ей роль, но дальше-то что, как она играть-то будет?» Может быть, мне отказаться? Лучше пусть люди опять ко мне хорошо относятся…

– Лю-уди? – изумленно сказала Вика.

На слова «что люди скажут?» или «а как же другие люди?» Вика всегда задумчиво повторяет «лю-уди?», как будто вообще не знает, что это такое. Вике все равно, что о ней подумают, – такое у нее великолепное безразличие к людям. Нет, она очень хочет, чтобы все ее любили, но только не в том аспекте, что она должна с кем-то считаться. А люди отчего-то отвечают на это живым интересом. Как будто им чем все равнее, тем интереснее.

Я понимаю. Катьку не простили те актеры, которые все эти годы были рядом с ней, в болоте. Как будто Катька всегда должна была оставаться там же, где они, в болоте. Катьке кажется, что ее загоняют как лисицу в нору. Она хочет всем уступить, со всеми считаться. Ей важно, чтобы ее любили, важны отношения с кланами Ленки и Женьки. Но, по-моему, это все-таки МАЛЕНЬКИЕ неприятности.

Но я не понимаю. У нее, наконец-то, роль, а она свое большое счастье занавешивает маленькими неприятностями. Если бы у меня вдруг счастье, я бы пила его, как молоко, залпом, не стала бы кривиться, пенки отодвигать.

Моя другая жизнь

В лицее сегодня было интересно. На уроке литературы обсуждали вульгаризмы и просторечия, но не отвлеченно, а кого какие слова раздражают.

Многих раздражает все, что связано с едой: «кушать», «вкусненькое», и ласкательно-уменьшительное – «котлетки», «курочка» или невыносимо ужасное «мяско».

Некоторых раздражают вульгаризмы, связанные с сексом, – трахаться, телки и другие.

По поводу ненормативной лексики вышел спор – девочки верещали «ах, ругаться матом!..» Но наш преподаватель считает, что некоторые матерные выражения ничем нельзя заменить. Я тоже так считаю. Например… и… и еще…

Но, как писал Толстой, «на все есть манера».

Когда Санечка говорит… или Вика говорит… или Катька говорит… это очень точные эмоциональные выражения, а если бы я сказала… это было бы грубо и неуместно.

Меня раздражает, когда говорят «ужасно красивая». Это оксюморон, сочетание несочетаемого. Оксюморон можно использовать в литературной речи («Живой труп» или «Обыкновенное чудо»), но не в разговорной. Еще меня раздражает, когда говорят «я убираюсь в комнате», это означает «убираю себя».

Сегодня вторник, Элик провожает меня до памятника Екатерине.

– Знаешь, почему я выбрал тебя? Я, пожалуй, могу тебе сказать.

Он, пожалуй, может!.. Кто будет с ним общаться, если он говорит «пожалуй»! Даже наши «одаренные» не будут!

– Пожалуй, скажи, а я, пожалуй, послушаю… – сказала я. Глупый теленок, смотрит на меня глупыми телячьими глазами.

– Я выбрал тебя из всех, потому что ты другая, – сказал Элик.

Приятно. Я не такая, как все, я другая.

– Мы оба другие, – уточнил Элик.

Я, конечно, «другая», но в смысле особенная, не такая, как все. А вовсе не «другая» вместе с Эликом. Вот еще, быть «другой» вместе с розовощекой несмышленой куколкой!

– Одинокие, – сказал Элик.

– Я?! Одинокая? Ты что?! – засмеялась я. – Ты думаешь, если у меня нет мамы?.. Я не одинокая! Я просто другая! Я, я… я была под пулями! Ты видел на небе следы от пуль – зеленые, синие, как будто фейерверк?

– Ты обманываешь, ты не видела на небе следы от пуль.

Ну, возможно, я обманываю, и что?

– Я не одинокая! У меня знаешь, сколько всего есть! У меня есть в сто раз больше, чем у всех! У меня есть свой мир.

У тебя есть свой мир?

– У каждого человека есть, – удивился Элик.

– Я имею в виду не свой мир, а СВОЙ МИР.