Про-писи венеролога

Но для затравки праздничного веселья я должен скоморохом дурака Ваньку гонять, кривляться, паясничать. Первым тост поднять разъяснительный, зачем, значится, собрались тяпнуть за именинницу. Наливайте пока! Кому беленького, остальным красненького. У нас так уже полвека заведено. Раньше дань Орде платили, сейчас традиции. И вот что интересно, с каждым годом гости-сродственники все новых подробностей биографии требуют. Как будто вместе с нами не выросли-состарились. Ага! Сегодня гостей развеселишь подробностями, а завтра поплатишься.

В трудное положение я попал, братцы, как штопор кручусь. Понятно, что, во-первых, скажу как принято.

Про возраст юбиляра. Мол, года – все ее богатство. Вот так вывернусь, арабских цифр не называя. Потому что и так все в уме считать умеют, на наших внуков глядя.

Дальше принято здоровья пожелать! А откуда старому здоровью сохраниться или новому взяться, если опять же на внуков посмотреть. Родные гости слепые, что ли? Не спрашивают, зачем сыновья с женами в медицину подались? Одни в зрительном искусстве подвизаются, другие в женских тайнах копаются, третьи по коже шуршат, остальные народ лекарствами пичкают. Внуки любимые не таясь в дневное время со шприцами подбираются. Намедни один вообще заявил:

– Няняечка! Тебя стрелять надо! Пых!

Вот так. Ни больше, ни меньше. А вы говорите, юбилей – праздник!

Да, влип я, братцы! Как муха возле отхожего места. Одна надежда, что еще и на ваши юбилеи погляжу.

Далее дорогой женушке надо красоты неувядаемой пожелать. Лучше, чем в молодости. Да. Раньше столько денег на притирки не тратили. Детей растили. Сейчас-то легче стало красоту блюсти. Средства карманные высвободились. Опять же реклама дело делает. «Дешали»-Куршевели разные. Я вот помню, как раньше свои кудри чесал, наяривал. А сейчас нет, не наяриваю. Возраст вещь хорошая, экономная. Потребностей и излишеств, так сказать, меньше надобности. Паричок, зубки, глазки. Эх, своего-то исконного совсем мало осталось. Жизнь модифицированная пошла. В Европах, к примеру, за юбкой погонишься, чтобы в лицо заглянуть, полюбопытствовать.

– Уф! Глаза бы не видели. Модифицированная вся. ГМО одно!

* * *

В детях опору чувствуешь? Во внуках надежду видишь? Рук не покладая работаешь? Муж рядом? Друзья, сродственники поддерживают? Таблетки сама глотаешь? Чего еще надо? В наши-то годы.

* * *

А сроднились как за этот срок. Что ни подумаю, она уже знает. На кухню вместе торопимся. В коридоре постоянно сталкиваемся. В одно время встаем, в одну кровать ложимся. В одно ухо влетает, в другое вылетает. Вот как живем! Я пью, она закусывает. Все поровну делим. Я одно, она другое. Я включаю, она выключает. Я зажигаю, она гасит. Встречаю, провожает. Я книгу, она нотацию. Я по карманам, она по сусекам. Икаю, она на моргалы давит. Она по нужде, я постель заправляю. Вот так и живем, не тужим, друг другу служим!

Вся жизнь в одну страничку уместилась. Пока вы закусывали, перед вами своего дурака валял муж нашего дорогого юбиляра, с ее согласия и по указанию. Как справился, вам судить. С праздником, Елена Прекрасная! Тяпнем, что ли?!

Pars tertia. Слова улетают – написанное остается

Бродяга Билл и шериф Вилли

Ранним сентябрьским утром в полицейский участок одного из маленьких городков, что затерялся в пыли бескрайних просторов Техаса, быстрыми шагами вошел плотный коренастый мужчина в черной кожаной куртке, на которой ярко поблескивала звезда шерифа. Закурил толстую сигару, присел на край стола и пронзил яростным взглядом задержанного накануне мужчину, пытавшегося разгладить измятое после сна лицо. Когда тому с немалыми трудностями удалось завершить пластическую процедуру, его особые приметы стали более заметны. Нос один, картошкой, рот тоже один, крупный и, даже глаз один, голубой, другого не было видно из-за огромной гугли, закрывшей всю орбиту.

– Я тебя вычислил! – торжествующе произнес шериф. – Все приметы совпадают. Правда, синяк у тебя был под другим глазом, но я тебя все равно узнал. Ты Билл-Бродяга! В позапрошлом месяце ты провел у меня за решеткой три дня.

– Да, сэр! За оскорбление непотребными словами, – сделал паузу Билл, – собаки судьи. Но эти два старых кобеля просто взбеленились, когда я вышел от его же… – он споткнулся на полуслове, а затем продолжил: – От его же служанки Мэри.

– Эти два старых… как ты сказал?! – с угрозой переспросил шериф, до которого, наконец, дошел смысл ответа.

Простодушный Билл разъяснил:

– … кобеля, сэр!

Тут же его голова запрокинулась от страшного удара хорошо натренированного кулака шерифа. Слуховые перепонки присутствующих содрогнулись от ужаса.

– За что?! – попытался узнать бедняга, с трудом поднимаясь с пола. Теперь уже оба его глаза смотрели на мир узенькими щелочками. Лицо вновь стало симметричным, но приобрело азиатские черты.

– За оскорбление слуха лица, исполняющего служебные обязанности непотребными словами. Ты произнес слово «Бля!».