Про Сашку Васильева

В 1946-м году мы с мамой и моей старшей сестрой Женей вернулись из казахстанской ссылки и, поскольку наша комната на Садовом кольце оказалась занятой, поселились у маминых родителей в Спасоглинищевском переулке.

Потом из Уржума вернулся мой отец Генрих Генрихович Мордмиллович, и с Алтая – бабушка. Вся наша семья была сослана во время войны, потому что и папа, и его родители были немцами (бабушка так до конца своей жизни и не могла хорошо говорить по-русски). Их предки появились на Руси ещё в бытность Ливонской войны и назывались «фон Миллио», а потом – после участия в покорении мордвы – «Морд-Миллио», что превратилось позже в «Мордмилловичи». Прадед со стороны моего отца был действительным статским советником, дед – известным юристом на Юге России, получившим после революции предложение стать главным прокурором Закавказья (он отказался и был сослан новой властью), и папа родился в Краснодаре. И он, и его брат Эрих прекрасно рисовали. Эрих стал театральным художником и проработал художником-постановщиком Калужского драматического театра долгие годы, выпустив более 50 спектаклей. Ему позировали не только Маяковский и Горький, но и артисты – от Хмелёва до Папанова. А мой отец сделался художником-плакатистом. Правда в ссылке, работая на строительстве Уральского дворца культуры недалеко от Златоуста, он и фрески там писал, и лепнину делал и многое другое. В ссылке же папа подружился с разными замечательными людьми вроде Полетаева, возглавлявшего трест эвакуированных на Урал заводов; Прусова, главного художника алма-атинского театра, и Носика – отца актёра Валеры Носика. Именно они помогли отцу по окончании срока получить «чистый» паспорт. Вот после всех этих историй мы и очутились в двух комнатах на Спасоглинищевском.

Отец увлекался астрономией, и у нас был телескоп и другие приборы, к которым допускались все интересующиеся. Именно потому к нам стал захаживать некто по прозвищу «Витька-идёт-сзади». Этот Витька был натуральный послевоенный московский бандит, по-моему, работавший на «органы». Иногда он исчезал куда-то, потом появлялся в роскошных, дорогущих заграничных пальто и костюмах, которые спустя некоторое время как-то постепенно просаживались и пропивались. Моего отца Витька обожал по сродству любви к звёздному небу и звал Ген-Генычем. Мне кажется, что вот этот Витька и познакомил нас с Васильевым, жившим в доме напротив. В качестве соседской услуги Витька сказал Саше и мне, что если нас кто-нибудь обидит, то мы должны взяться за мочку собственного уха и проговорить вслух или про себя: «Витька идёт сзади», и он тут же появится. Надо сказать, работало безотказно.

Как-то отцу заказали оформление Красной площади к какому-то празднику, он сделал эскизы и получил за них огромную сумму денег. Когда он возвращался домой, в нашем дворе его страшно избили и ограбили. Наутро я, расстроенный и мрачный, отправился в школу, встречаю Витьку:

– Ты чего такой угрюмый?

Я рассказал про отца.

– Как! Ген-Геныча ограбили? В нашем дворе?! А ну, пошли к вам!

– Да мне в школу… опоздаю…

– Не убежит твоя школа. Пошли.

Пришли. Витька говорит отцу:

– Прости, Ген-Геныч. Деньги тебе сегодня же вернут. И извинятся!

Действительно, деньги вернули тем же вечером и извинились. Правда, не тот человек, который ограбил отца, а какой-то другой, пришедший с Витькой.

Я рассказал об этой истории Саше, он был очень доволен и несколько раз повторял: «Хорошо нам с тобой – вот у нас какой защитник!» Потом этот Витька сгинул, конечно.

Правда, знакомство с Сашей могло произойти и через других людей. К отцу, делавшему плакаты для кино, часто приходили и Довженко, и Эйзенштейн, и Марк Магидсон… Они все прекрасно знали семейство Георгия Васильева.

1957 г. Ноябрь, Москва, метро

Мы с Сашей не то чтобы дружили, но постоянно встречались и во дворе, и на улице, и в магазине. Он заходил ко мне, но всегда только в том случае, если родителей не было дома, – почему-то не хотел с ними знакомиться. А я впервые попал к нему в квартиру уже после, когда Елены Ивановны там не было, то есть когда мы были уже вовсе взрослыми. Учились мы с Сашкой в разных школах. Сначала я был в 229-й, но меня оттуда выгнали. Дело было в 1953-м. На траурной линейке по поводу смерти Сталина во время затянувшегося ожидания каких-то важных чиновников я рассказал своим друзьям-одноклассникам – Коле Савицкому (сыну академика), Борьке Авербаху и Чаку – анекдот, и мы все рассмеялись. Что? Как? Кто смеялся? В общем, нас всех четверых отчислили «за хулиганство». Прихожу я домой и говорю об этом бабушке и маме. Мама только вздохнула:

– Это всё ничего. Плохо другое: опять сошлют. Но, слава Богу, не сослали, а только перевели в женскую школу.