Про тех, кто в пути

— А я вообще заставил себя про это забыть. Перед глазами ничего не маячило, и я почти по-настоящему забыл. Люди, бывавшие на фронте, сходят с ума по-разному. Один парень — ну, старик, — он улыбнулся, — старше меня на пять лет, потерял руку в Нормандии в сорок четвёртом.

И после войны почти сорок лет ездил по тем местам — искал её, потому что она жутко болела. Был уверен, что её надо похоронить — и всё кончится. И никакие слова о фантомных болях не воспринимал.

— Нашёл? — тупо спросил я, представив эту жуткую картинку.

Немец покачал головой. Дед опять заговорил:

— Но потом я увидел... — он потёр лоб. — Этих ребят увидел. Они ведь приходили ко мне, говорили. Показывали кое-какие записи, бумаги, фотографии. Я наорал на них, разогнал. А потом подумал, что они намного смелей меня. Тогда я решил кончать с этой историей. И написал Мартину.

Тебя я не собирался трогать, клянусь, — он перекрестился, Киршхофф фыркнул. — Просто так совпало. И я решил, что это закономерность. Мы старые с Мартином. Мы можем просто не справиться. А те ребята нам теперь не поверят.

— Поверили бы, — сказал я. — Они меня просили с тобой поговорить...

— Ты их позови, — попросил дед. — Позови, надо всем вместе поговорить, что теперь. Что-нибудь придумаем...

...Мы сидели за столом в дедовом доме. Дед и герр Киршхофф — по одну сторону. Лидка, Петька, Тон и Колька — по другую. Я устроился у стены, чувствуя себя кем-то вроде дипломата. Часы показывали полтретьего ночи. Герр Киршхофф пил пиво. Петька пил пиво. Тон брякал струной на гитаре.

Колька неожиданно смущённо прятал за скатертью пыльные ноги. Лидка булькала ложечкой в стакане. Дед курил. Я держал на коленях альбом — как доказательство серьёзности происходящего. Спать не хотелось никому. Но и разговаривать толком никто не начинал — не знали, с чего начать-то?

В какой-то степени я понимал деда, почему он ещё разогнал ребят тогда. Между ними лежала пропасть. Офигенно глубокая и широкая. И я мог помочь навести через неё мосты. Только я.

Однако, едва я проникся этой гордой мыслью, как Лидка, решительно отложив ложечку, высадила чай залпом и встала. Наверное, неосознанно, как на трибуне. Но на неё посмотрели все. Причём так, словно то, что скажет она, и будет истиной в последней инстанции.

От этих взглядов — я видел! — Лидка сильно смутилась и мгновенно растеряла запал. Но она была и правда необычной девчонкой. Она на миг опустила голову и, когда подняла её, то заговорила — чуть хрипловато, каким-то мальчишеским голосом. Наверное, так ей было легче.

— Теперь вы нас, наверное, не погоните. Я хотела сказать, что всегда можно уехать, конечно. Но, по-моему, вы решили бороться. Но вы старый. А мы многого не знаем. Если мы как бы... объединим усилия, то у нас может получиться. Больше нам надеяться не на кого.

Все так боятся, что скорей сами себе перережут горло, лишь бы не соглашаться, что у нас есть в городе... то, что есть. Лишь бы просто не признаваться.

Петька смотрел на неё с обожанием. И я ощутил сильный укол недовольства и желание немедленно сделать что-то такое, от чего Лидка так же станет смотреть на меня, как он сейчас — на неё.

— Эти... твари, которые приходят с аэродрома, они смертны, — продолжала Лидка. — Их можно убить, при знании дела — даже довольно легко.

— Это бессмысленно, — подал голос Тон, трогая струны. — Мы сто раз это обсуждали, это бессмысленно.

— Бессмысленно, — согласился мой дед и выпустил клуб приятно пахнущего табачного дыма. — Дело даже не в них, а в том, что их извергает. — Мы должны что-то придумать с аэродромом.

— Это тоже не очень новая мысль, — Тон достал из-за ремня шортов толстую тетрадку в чёрном переплёте. Молча положил её на стол. Я встал, старики нагнулись — мы видели эту тетрадь впервые.

На обложке алели прорезанные лезвием до бумажной основы и раскрашенные фломастером буквы:

КОМАНДА ОЧИСТКИ.

ДНЕВНИК. ТОМ 5.

— Смотрите, — Тон открыл тетрадь, полистал её. — Вот. Читаю. Запись последняя, от 30 апреля 1973 года...

«Первое Мая на носу. Или это будет первое Первое Мая без страха в нашем городе — или... Впрочем, не стоит про это думать. Мы всё рассчитали. Почти уверены, что ворота, через которые ОНИ ползут в наш мир, найдены. Нитроглицерина нам хватит. Тряхнёт так, что ничего не останется. А после этого гори всё огнём. Сейчас мы уходим. Все вместе. Младшие тоже не захотели остаться. Ну, что ж. На случай, если у нас всё-таки не получится — прощайте, товарищи. Мы сделали всё, что могли».

Тон закрыл тетрадь.

— Вот так. Это всё.

Мы помолчали. Герр Киршхофф спросил:

— Их было много?

— Одиннадцать человек, — ответила Лидка. — У нас есть фотки.

— Мы памятник сделали, — сказал Колька и покраснел, потому что все на него посмотрели. Но продолжал: — Фотки перевели на металл и там, в одном месте, привинтили. Они же хотели всех спасти.

— У них не получилось, — Тон покачал головой. — И карта этого места, где они рассчитывали найти выход, к нам не попала. Предположительно это одно из трёх мест: взлётная полоса возле причальной мачты дирижаблей...