Про Волгу, берега и годы

— Вы приезжайте к нам в субботу вечерком, — приглашал Иван Яковлевич. — Правда, в автобусе будет тесновато. Так вот, понаблюдаете, кто с вами приехал. По виду скажете — дачники. Кстати, и нагружен каждый, как пресловутый дачный муж, хотя сейчас тут полное равенство, дачная жена тащит не меньше мужа. Но, спрашивается, что же это за люди с покупками? Для дачников вроде далековато, а вид явно городской, куйбышевский. Это, представьте, наши, сколковские, возвращаются из города. Ну и, конечно, некоторые с городскими родственниками. Так, однако, отличите-ка, кто местный, кто городской! Раньше на деревенской улице учителя по костюму узнавали. Теперь, я думаю, наши колхозники живут никак не хуже учителей. Вот возьмите: сам тракторист, жена доярка, сын — шофер. Это, считайте, триста пятьдесят рубликов на круг в месяц при своем огороде и коровке. Можно жить, как полагаете?

На другой день вечером я собрался уезжать из Сколково. Но заговорился — и опоздал к прямому автобусу, а следующего рейса ждать долго. Торчу возле стоянки в некоторой растерянности. Идет прохожий:

— Отстал, стало быть? А ты давай знаешь как? Кати на любой попутной до СХИ, а там уж автобус за автобусом, любой в Куйбышев доставит.

— СХИ? Что за зверь?

Удивленный прохожий пояснил темному человеку:

— Сельскохозяйственный институт, неужто не ясно?

…Я вот о чем думаю теперь, перелистывая свои алакаевские и сколковские записи. Был уголок приволжской земли: помещичьи усадьбы, хуторки, степные села. Один из бесчисленных уголков, слагавших Поволжье, Россию, позднее перепаханную революцией. И сколько самобытного в этой ячейке русской народной жизни, если взять хотя бы не полное столетие!

Ленин в Алакаевке — явление масштаба по меньшей мере всероссийского. По тут же, в этом уголке — земледельческие колонии, где люди, одержимые идеей, пусть ошибочной, во имя служения народу, не ища никаких личных выгод, отказываются от многого из того, к чему привыкли, терпят лишения и преследования. Здесь писатель ищет истину, погружаясь в глубины народной жизни, страдая вместе с героями своих будущих книг. Он говорит и о том, что в деревне с ее безрадостным бытом не редкость встретить умницу, человека твердого, железного характера, говорит о силе природной даровитости крестьянина, о сильно работающем крестьянском уме, таланте, мысли.

Вода, хлеб, космос

"Пыль из Азии". — Роковой, двадцать первый. — Фритьоф Нансен в Дубовом Умете. — Большая вода. — Саратов, порт. — Над Октябрьским ущельем. — Маршрут "Театральный". — "Биологи приветствуют своего Менделеева". — Главный хлеб земли. — Творцы чудо-пшеницы. — Гагаринское поле.

Куйбышевское ближнее Заволжье — это около 350 миллиметров осадков в год, солнечная радиация примерно такая же, как в субтропиках Кавказа и в Средней Азии, летние вторжения континентального тропического воздуха.

Язык метеорологии надостаточно выразителен? Тогда вот впечатления уроженца этих мест. "За курганом на востоке стояла желтоватая мгла, не похожая ни на дым, ни на пыль. Отец сказал: "Это — пыль из Азии", и мне стало страшно… Ежедневно мгла приближалась, становилась гуще, закрывала полнеба. Трудно было дышать, и солнце, едва поднявшись, уже висело над головой, красное, раскаленное. Травы и посевы быстро сохли, в земле появились трещины, иссякающая вода по колодцам стала горько-соленой, и на курганах выступила соль".

Так описывает последствия упомянутого выше вторжения масс горячего воздуха Алексей Николаевич Толстой, детство которого прошло на заволжском степном хуторе Сосновка.

Под Куйбышевом — около 350 миллиметров осадков в год. Возле Саратова — 250–300 миллиметров. В Заволжье у Волгограда — 200–250. Вблизи Астрахани — менее 200. Немного в стороне от Волги, у горы Большое Богдо — всего 125 миллиметров.

И как заметно меняет облик волжских берегов уменьшение годового слоя воды от "почти по колено" до "немногим выше щиколотки"!

Редеют леса. Деревья попрятались по распадкам. Воздух все суше и горячее. По белесым обрывам — лишь сизоватая степная трава. Меловые вершины и вовсе голы.

Под Саратовом еще видишь небольшие рощицы. Но постепенно серовато-желтый тон становится господствующим. Появляются плешины совершенно выжженой земли. Овцы сбиваются в плотные кучи на прибрежной гальке, стараясь спрятать головы от льющегося с неба зноя.

Столбичи, украшающие плес возле Саратова, колоссальные колоннады песчаника, нагроможденные природой, заставляют вспомнить долину Нила, обрывы над дворцом египетской женщины-фараона Хатшепсут. Сходство особенно велико в жаркий полдень, когда камень Столбичей раскален почти так же, как скалы нильской долины; только у нас общий пыльно-желтый цвет камня менее постоянен, его разнообразят палевые, пепельные, голубоватые оттенки.