Про злую мачеху и других...

То ли на Крымском было побережье, то ли на Кавказском соорудили как-то добрые люди санаторий. Всем санаториям санаторий. Красоты неописуемой. Прочности несокрушимой. Мраморы, хрустали, камчатные скатерти. Люстры бриллиантовые. Палаты — прямо палаты. А персонал! Врачи профессорской силы, медсестры — что твои врачи, что ни санитарка — готовая сестра-хозяйка.

Одна беда: курятина. Мороженая курятина.

На завтрак курятина, на обед курятина, на ужин опять-таки курятина. Компот — и тот умудрились в том санатории варить на курином бульоне.

Конечно, новые больные поначалу радовались: дома курятинкой каждый день не разживешься.

Проходило некое время — курятина чуть приедалась. Потом все больше, больше. Дней за пяток до выписки отдыхающие уже так говорили: ну и что ж, что курятина? Можно потерпеть. Скоро домой.

И вот стоят как-то отдельные отдыхающие, беседуют с директором на отвлеченные темы, и вдруг откуда ни возьмись старичок, и под мышкой у него гусь. Выше средней упитанности. Не мороженый, живой.

Старичок говорит;

— Директор, а директор, купи у меня гуся!

Директор говорит:

— Мы с рук не покупаем. Мы все с базы.

Старичок спрашивает:

— А что, которые с базы, повкусней будут или, скажем, посвежей?

Директор смеется:

— Экой ты, гражданин, неинформированный! Конечно, нет.

Старичок удивляется:

— Почему же в таком случае нельзя с рук?

Директор говорит:

— Ну, ты меня, старичок, просто уморишь! Как же мне можно с рук покупать! А может, я жулик?

— А ты разве жулик? — Это старичок спрашивает.

— Да нет, — говорит директор, — вроде не жулик. Но с базы все-таки спокойней. Опять-таки получаешь с базы продукты, и при них документик. Понятно?

Старичок говорит:

— Будет тебе, директор, и от меня документ. Поскольку, — говорит, — гусь не из индивидуального сектора, а как раз от колхоза. Купи гуся. Не пожалеешь. Побалуй отдыхающих свежей гусятинкой. А насчет документа не сомневайся: будет тебе от колхоза документ.

Директор говорит:

— Ты, наверное, многоуважаемый старичок, не знаешь, какая в нашем санатории масса отдыхающих. Что я с твоим одним гусем сделаю? Было бы их десятка три, тогда другой разговор. А то — один гусь.

Старичок говорит:

— Так это же не простой гусь, а особенный. Это гусь-самоклад. Он сам себя режет, сам себя общипывает, сам себя потрошит, сам себя жарит, сам себя на порции режет, на тарелки раскладывает, гарниром обкладывает, подливкой обливает, сам себя на стол подает. А потом, так сказать, по съедении, сам свои косточки собирает, снова оборачивается в целого гуся, и все начинается сначала. Хватит тебе его на всех отдыхающих и на долгие годы.

Видит директор — действительно, исключительно многообещающий гусь.

— А сколько, — спрашивает, — ты за него положишь?

Старичок называет цену.

— Э-э-э! — говорит директор. — Так у нас не выйдет, поскольку объявленная тобою цена на шесть с половиной процентов выше базовых отпускных!

— Так ведь гусь-то какой! Самоклад! И он еще, ко всему прочему, по желанию дирекции моментально оборачивается в рябчика, индейку и даже, если подумать над ним хорошенько, то и в осетра!

— Не-е-ет! — Это уже директор говорит. — Я за твоего гуся отвечать не собираюсь. Хочешь по базовой отпускной цене — пожалуйста. А не хочешь — как хочешь.

Плюнул старичок и был таков.

Так по сей день в том санатории и томят отдыхающих мороженой курятиной. Оно, конечно, и мороженая курятина — очень даже неплохо. А все-таки, знаете, как-то жалко.

ПОРОК СЕРДЦА

Лежал больной, хворал не то эндо-, не мио-, не то перикардитом.

Доктор его пользовал внимательный, старательный.

— Смотрите, — говорит, — больной, только не ворочайтесь, только не шевелитесь, не утруждайтесь.

Вот как-то утром просыпается больной. Смотрит, а за окошком солнышко светит, капель капает, воробышки чирикают.

«Дай, — думает больной, — гляну!»

Тихонько на локотке приподнялся. Видит: верно! Солнышко светит, капель капает, воробышки чирикают… Кустики стоят веселые, мокрехонькие.

Тихохонько на локотке опустился, лежит счастливый. Во-первых, весна. Во-вторых, приподнялся, опустился — жив остался.

Доктор приходит.

— Ну, как дела, больной?

— Да вот, — говорит, — приподнялся, опустился — жив остался.

Как на него доктор закричит, как ногами затопает!

— Да вы, — говорит, — такой! Да вы, — говорит, — сякой! Да вы, — говорит, — форменный самоубийца! Я вам что приказывал? Я вам приказывал не ворочаться, а вы ворочались! Да я за вашу жизнь в таком случае и копейки не дам! Да как вы смели?!

И до того он на него кричал, до того на него ногами топал, что больной на нервной почве помер.

Мораль?

Мораль в этой сказке чересчур даже простая: ежели лежит больной и хворает не то эндо-, не то мио-, не то перикардитом и ежели он приподнялся, опустился и жив остался, не кричите вы на него, ради бога!

БЕДНЫЙ КОРРЕКТОР