Получив в свое распоряжение еще одну косвенную улику против Щеглова, Брянцев решился на его задержание.
Правда, он мог держать Щеглова под стражей всего трое суток, и за столь короткий срок необходимо было получить доказательства его вины, достаточные для привлечения к уголовной ответственности. В противном случае подозреваемый по истечении трех суток должен быть освобожден. А тогда… Тогда следователю нелегко будет объяснить, чем он думал, когда писал постановление о задержании Щеглова.
Написав такое постановление, Брянцев сжег за собою мосты.
Вечером накануне задержания Брянцев с выражением значительности на лице и в голосе предупредил помощников:
— В следственный изолятор явитесь завтра как на прием к американскому президенту. Побриться так, чтобы ваши лица лоснились и благоухали. Воротнички чтоб скрипели. На брюках стрелки вывести, чтоб палец можно было порезать. Носовые платочки воткнуть в верхние кармашки пиджаков. Башмаки начистить до зеркального блеска…
Помощники слушали, ухмыляясь.
— И дальше что? — спросил Горелов.
— Дальше будем допрашивать Щеглова, который предстанет перед нами в состоянии далеко не первой свежести, и это, полагаю, собьет с него спесь. А когда увидит перед собою лощеных ментов…
— Понял тебя, Алексеич! — широко улыбнулся Первушин.
— Вот нас уже двое, понимающих что к чему, — покивал Брянцев, сохраняя серьезное выражение.
Задержание
Ранним утром трое молчаливых омоновцев в бронежилетах, в сопровождении начальника уголовного розыска и следователя, а также понятых, вошли в квартиру Полуниной. Щеглов встретил их с заспанным, помятым лицом, в трусах и майке.
Полунина, прислонившись к притолоке кухонной двери, куталась в длинный халат и бесстрастно наблюдала за всем происходящим.
Следователь зачитал постановление о задержании Щеглова и попросил его расписаться на обороте листа.
Щеглов прошел — при неотступном сопровождении молчаливых, как тени, омоновцев, — на кухню, подсел к столу и стал перечитывать постановление. Следователь — не Брянцев, другой, из милиции, — положил перед ним ручку. Щеглов долго читал и перечитывал постановление, хмуря брови и водя ладонью по небритым щекам. Наконец, взял ручку и написал:
«Постановление мне объявлено 4 октября с.г. С постановлением исключительно не согласен!».
И размашисто подписался.
— Это кто такое намарал? Усатый, что ли? — спросил он, с презрением кивнув на постановление. — Толко-овый: из ничего слепил. Ну, поглядим, чем он дальше крыть будет…
Никто ему не ответил. Двое омоновцев шагнули к нему и надели наручники. Словно вдруг проснувшись, Щеглов завопил:
— Мне надо побриться! Освободите руки! Я буду говорить с областным прокурором! — и, обернувшись к Полуниной: — Надя, иди звони прямо к нему в приемную!
— Соберите одежду, — кивнул следователь Полуниной.
Машина проехала по улице Ильича, затем свернула на Машиностроителей и остановилась перед зданием РОВД.
— Это что, районные мной будут заниматься? — спросил Щеглов у следователя, который сидел рядом с водителем. Тот даже не повернул головы. Тогда с тем же вопросом Щеглов обратился к омоновцу. Тот как не слышал.
Немного погодя Щеглов снова спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
— А куда усатый подевался? Заварил кашу и в кусты, другие пускай расхлебывают? Хоро-ош!
И снова никто ему не ответил.
Машина тронулась, развернулась и вскоре уже мчалась по проспекту Космонавтов. Миновав Привокзальную площадь, выехали на Челюскинцев, затем свернули на Шейнкмана, въехали во двор старого семиэтажного дома, где в полуподвальном помещении располагалась следственная часть областной прокуратуры, и здесь остановились.
Никто из машины не выходил, никто к ней не подходил. Двигатель работал на малых оборотах. Все молчали. Время шло.
Наконец, Щеглов не выдержал и спросил:
— Ну, где там мой ангел-хранитель с усами? Уснул, что ли?
Сходил бы кто-нибудь за ним.
Никто и бровью не повел.
— Ага, решили на психику давить! — догадался Щеглов. — Может, со страху признаюсь, в чем и не виноват? А у меня, к вашему сведению, нервы крепкие.
Водитель выжал сцепление, включил скорость, шестеренки скрежетнули. Машина развернулась и, выехав со двора, покатила к проспекту Ленина, свернула в Московскую и через некоторое время остановилась перед воротами следственного изолятора.
Щеглов потемнел лицом.
— Это куда вы меня, в тюрьму, что ли?
Ворота сами собой раздвинулись и, пропустив машину во двор тюрьмы, снова стали сдвигаться.
Все сердечники
Увидев перед собой одетых с иголочки, чисто выбритых ментов и знакомого очкарика-следователя в новеньком синем прокурорском мундире с тремя звездочками на погонах, Щеглов растерянно заозирался и молча опустился на стоявший метрах в двух от стола табурет. Небритый со вчерашнего дня, в помятой одежде, дрожащий от холода.