Пробег

Мост через реку Белую. Я покосился на мобильник. Молчит. Я вижу, вижу, вижу заветный Монумент Дружбы. Я его вижу, а через пять минут я к нему подкатываю.

Здесь нет возможности остановиться, поэтому я проехал чуть дальше по улице Сочинской, где и затормозил. Заглушил двигатель. Положил руки на руль и так сидел минуту без движения. Мне казалось, что от машины, впрочем, как и от меня, валит пар.

Телефон молчал. Я огляделся. Сплошной поток машин проносился мимо меня — машинная лава, иначе и не назовешь. Людей плачевно мало в этой крайней точке города, но чуть подальше — я знаю — их будет столько, что запестрит в глазах. Я наведываюсь сюда изредка, как гость. Не имея возможности жить в столице, я стараюсь хотя бы прикоснуться к столичной жизни во время путешествий.

Телефон молчит. Я подождал еще немного, а потом взял его и набрал номер.

— Алло?

— Я на месте.

В трубке ее жизнерадостный смех.

— Тебе придется подождать. Я только-только подъезжаю к Уфе. Ты выиграл, Муха.

300 миль

Мы лежали рядышком на широкой постели в номере одной из гостиниц города. Блондинка обо всем позаботилась заранее. Она знала, как знала всегда, на трассе я или нет, что после гонок мне будет не до баров, ресторанов и кафе. Номер был уже забронирован, и здесь мы больше шести часов. В воцарившейся паузе я слышал ее горячее дыхание, ощущал его плечом, к которому она прижалась.

Она оказалась именно такой, какой я ее представлял. Я никогда не думал, что она красавица, хоть портреты пиши. Но я знал (уже не вольнодумствовал, а знал), что едва я ее увижу, мое сердце дрогнет. Я знал, именно знал, что ее внешность неординарна, и стоит ее увидеть один раз, ее уже не забудешь никогда.

Хоть мы и условились о месте встречи, не забывайте, что это Уфа. В таком городе, не имея мобильной связи, рассчитывать на свидание бессмысленно. Минут двадцать я ждал, сидя в машине, разглядывая панорамы. Потом она опять позвонила.

Я быстро вылез наружу и обрисовал ей ориентиры. И тут же я ее увидел. Я увидел машину, истинную француженку, которая выделялась из всеобщего потока двумя деталями: своим изяществом, а также тем, что Блондинка гнала, с легкостью обходя другие машины (многие сторонились, уступая ей дорогу, выражая свое почтение перед ее изяществом, я заметил это даже за такой короткий промежуток).

Я замахал рукой, о чем и сообщил в трубку.

— Вот я, возле машины, машу рукой!

— Ага, вижу. — И она отключилась.

Я наблюдал за ней, не отрывая глаз. За ее легкой маневренностью, за ее грацией. Она подкатила к обочине метрах в тридцати впереди меня. Я захлопнул дверцу. С замирающим сердцем двинулся ей навстречу. И даже видя ее издали, я знал: она именно такая. Да, такая, как я думал.

Когда до нее оставалось шагов пять, произошло нечто странное. Ольга улыбалась, глядя на меня, идущего к ней; она была возбуждена минувшей гонкой, это чувствовалось по румянцу на лице, что придавал ей еще большее очарование — да, она вполне соответствовала своему автомобилю, вдвоем они дополняли друг друга. Даже простая джинсовая одежда, которая так удобна в дороге, не скрывала ее ухоженности.

И вдруг ее лицо напряглось. Румянец исчез, и если на его место пришла не озадаченность, то что-то близкое к этому. Она как будто узнала меня, как будто вспомнила. Но она не могла меня вспомнить, мы никогда не встречались. Перемена длилась секунду, один миг; не пожирай я ее глазами, я бы ничего не заметил.

Не успел я испугаться, как все вернулось. Засветилась улыбка, на щечках заиграл румянец.

Но я помнил, что я видел.

Я пытливо заглядывал в ее карие глаза. Ветер трепал ее распущенные волосы, несколько раз ей пришлось убирать их с лица. Я боялся, что сейчас она скажет: извини, Муха, ты не в моем вкусе. Спасибо, мол, за езду, за гонку, за долгое общение, но теперь — пока. И голос у нее будет не прерывистым, а холодным.

— Здравствуй, Блондинка.

— Здравствуй.

Тушуясь, я просто протянул руку. Она пожала ее — сдержанно и вежливо.

— Поздравляю с победой.

— Сердишься? — Шутливым тоном я пытался скрыть свою нервозность.

— Я знала, что ты победишь.

Я не понял, всерьез она говорит или это тоже вежливость.

— Мне не нужна была победа, — серьезно сказал я.

— И это я тоже знаю. — Ее улыбка немного померкла, а в глазах зажглось новое выражение. Проклятье, сколько девчонок у меня было за мои тридцать холостяцких лет! И вот я встречаю ее, и чувствую себя мальчишкой. Абсолютно не могу предугадать, что она почувствует, о чем она подумает. — В этом и парадокс.

— Парадокс?

Она пожала плечами. Потом рассмеялась.

— Ты как Моцарт. Тот тоже никогда не считал себя гением, не стремился даже к этому. Писал, можно сказать, от нечего делать.

— Моцарт дорог… — Я хмыкнул. — Такое я мог услышать, наверное, только от тебя.