Пробежка (СИ)

Annotation

Рыжков Владимир

Рыжков Владимир

Пробежка

Ежедневные пробежки в любые сезоны и погоду прерывались лишь выпадениями из-за радикулита да бляшек и выползания из операций.

Радикулит был следствием студенческих и армейских разгрузок вагонов, киданий в фундамент брестской дачи равных себе по весу валунов - и прочих обычных мужских забав среднерусской полосы. Фраернулся, уже не юношей выдернув на грудь без подседа солидное совизделие - насос-колонку, чем и домял межпозвоночные диски.

Компрессы и горячие камни, мази, бани и глина, травы и чеснок, новокаиновая блокада и подводное вытягивание, барокамера и месиво мануальной терапии, китайские иголки - полгода ничто не действовало на лежачее бревно, пока Егор не сполз с тахты на жёсткий пол и не начал переламывать боль собственной жёсткой гимнастикой. Через пару недель радикулит, традиционная и не очень медицины были посрамлены.

Атеросклероз он получил в наследство от отца, и парочка операций на сердце и сосудах были только отсрочкой незабвенного “процесс пошёл”... Скальпель сразу вдвое сократил время егоровых пробежек, и выйти он смог только на кратные семи (по совету одной кардиологини) тридцать пять минут. А затем медицина в который раз прикинулась флюгером - и бег от инфаркта вышел из моды. Но немодный по жизни Егор того не заметил, минимум до пяти остановок пренебрегая общественным транспортом.

Что-то сочиняя или бездумно скользя по конденсационным автографам самолётов, Егор раззадоривал мелюзгу на стадионе 26 минской школы на велосипедах, самокатах и вприпрыжку обогнать чудика-деда. Так однажды и обнаружил, что обставляют его все и вся.

Не трогало, когда перед носом щеголяли тренирующиеся старшеклассники с фыркающими парашютами за спиной или разномастные бегуны предыдущего поколения. Но когда, не переставая болтать и не напрягаясь, его обжопили две дамы постбальзаковского возраста, Егор наглядно оценил послеоперационный удар.

Но сейчас он даже обрадовался, что на стадионе были только пятилетний мальчишка, копающийся в песке сектора для прыжков, и мужчина, разговаривающий по мобильнику у футбольных ворот. Потому что, накатываясь колобком и, кажется, не перебирая ногами, его издевательски раз за разом затыкало за пояс создание в метр росточком. Во все стороны.

Выдающийся фундамент (а здесь память прикинулась лирическим отступлением) всё же весьма уступал виденному Егором чуду света в парке перед храмом Прибежища Души в китайском Ханчжоу. Всю турпоездку китайцы не просто хвастались, но кичились самыми большими мегаполисами и небоскрёбами, самой большой статуей Будды и Великой стеной, самым большим метро и самыми скоростными поездами...

Эта чуть ли не национальная идея-фикс трудолюбивым народом воплощалась в жизнь с такой скоростью, что российские мужики только кряхтели, фиксируя нелицеприятную разницу.

А Егор, впитывающий ауру новых городов без сопровождения гидов, в столичном Пекине, в 200 метрах от центра и от шикарной пятизвёздной гостиницы вляпался в грязное гетто, где бедные потухшие люди жили в безоконных гаражных блоках, перед которыми воняли горы отбросов, с копошившимися в них детьми, пока их родители собирали что-то из хлама и любились на циновках в своих настежь открытых бетонных гробах...

Но в храме два чуда по своему счёту он всё же увидел. Первым был голос. Он был слышен уже в десятках метров. На предхрамовой площади в железных прямоугольных и круглых курильницах горели угли, молящиеся зажигали от них ароматные палочки, толпы фотографировали - а над умиротворённой природой плыл изумительной силы, объёма и красоты бас. В левом углу храма на скамейках сидели монахи и под барабан гортанно и громко пели мантры. И без микрофона космически солировал певец, у ног которого легли бы все сцены мира.

Переполненный вибрациями голоса и природы, Егор бродил по залу Пятиста лоханей - учеников Будды, достигших наивысшего духовного просветления. Побывавший во многих европейских храмах, он поразился, что на сотнях лиц, в позах и эмоциях не было одного: смертной тени. Толстые, источающие удовольствие и благодушие чревоугодники плевать хотели на христианский аскетизм, нимбы и святость. И эта философия была не просто религией, а просто жизнью. То есть чудом.

Третье чудо было явно не китайским, но китайской самости гордо не уступало. Всё их самое большое не дотягивало до феноменальной, в два обхвата, задницы высокой и статной негритянки, непостижимо соразмерной своему феномену. Словно высеченная из африканского базальта гениальным резцом, она покуривала у женского туалета, мощной гравитацией сворачивая шеи обалдевших мужиков.

Нахалка демонстрировала свою выдающуюся выпуклость подчёркнуто облипающим платьем. Фотоаппараты щёлкали непрерывно, снимая квинтэссенцию зала Пятиста лоханей. Перчинка в разлитом окрест умиротворении снимала противоречия души и плоти, не споря святостями с храмом.