Пробирная палата

Тревогу подняли довольно быстро, но к этому времени три роты алебардщиков уже поднимались по дороге, а остальная армия занимала нижний уровень крепости. Кочевники были застигнуты врасплох и не знали, что делать. Одни бежали к пирамидам с оружием, другие неслись в противоположном направлении, но живая, ощетинившаяся пиками алебард стена неумолимо надвигалась, сгоняя их в кучу, как овец.

К тому времени, когда доносившиеся снизу крики и шум привлекли внимание, люди Бардаса уже достигли вершины холма, не встретив никакого сопротивления. Они знали, что делать и куда идти: одна рота устремилась к главному лагерю, две другие разошлись по сторонам, вдоль частокола. Неприятель ударил по ним сразу, как только они оказались на границе света и тьмы, но словно волна, наткнувшаяся на скалу, откатился назад.

В полном соответствии с военной традицией именно Бардас первым пустил кровь врагу. Его противником оказался высокий, худой кочевник, на котором не было ничего, кроме шлема. Мужчина размахивал саблей так, словно пытался защититься от неких невидимых колдовских сил. Сначала Бардас отрубил руку, державшую меч, а потом полоснул Гюэлэном по шее несчастного. Тот пошатнулся и упал на спину, и Бардас поблагодарил его. Второй набросился на него с копьем. Бардас с размаху резанул его по ногам, а когда кочевник согнулся, вогнал меч между ребер. Высвободив оружие легким поворотом запястья, Бардас встретил третьего. Сабля кочевника скользнула по его наплечнику за мгновение до того, как Гюэлэн перерубил ему горло и раздробил ключицу. Человек упал, а Бардас переступил через него и, пробормотав слова благодарности, шагнул навстречу мальчишке с трофейной алебардой. Опыт требует уважать оружие независимо от того, в чьих оно руках. Не опуская глаз с алебарды, Бардас отступил в сторону и тут же сделал выпад: меч скользнул по согнутой руке мальчика и вошел в сердце. Он опустил Гюэлэн, поблагодарил убитого и едва успел отклониться, когда плотный, мускулистый, похожий на кузнеца кочевник нанес удар громадным, тяжелым молотом. Бардас повернулся и, увидев открывшуюся подмышку (подмышка– путь к сердцу), хотел нанести удар, но в последний момент заметил еще одного противника, ждавшего своей очереди. Он пригнулся и, развернувшись на одной ноге, резанул противника по животу. Второй же попал под удар молота товарища. Бардас добил раненого, опустив меч ему на череп, и в ответ на молящий взгляд лишь шепнул «спасибо».

Теперь по ним стреляли из луков, стреляли с близкого расстояния, вполне достаточного, чтобы проверить имперскую броню на прочность. Бардас предвидел такую возможность и знал, что на ограниченной территории, где много палаток, где валяются убитые, просто нет места для маневра. Он лишь дал сигнал к наступлению, и алебардщики устремились вперед, некоторые из них упали, но остальные все же добрались до врага.

Первый убитый Бардасом лучник поднял лук, блокируя удар, меч ушел в сторону, но Бардас повернул запястье, и лезвие резануло кочевника по коленям. Стрела, выпущенная сбоку, пробила наплечник, но не коснулась кожи, он выдернул ее и отбросил в сторону, одновременно выставив меч острием вперед, как делал в арсенале, подставляя под верстак, чтобы смести в него металлическую стружку. Человек, бежавший к нему с занесенной саблей, не смог притормозить, и клинок легко вошел ему в живот.

Дальше все шло примерно в таком же духе: он наносил удары, колол, резал и рубил, произносил слова благодарности, уклонялся от сабель и копий, принимал удары и при этом упрямо двигался к цели.

Потом он увидел Темрая, окруженного кучкой полуодетых мужчин, вождь нахлобучил шлем и пару наколенников, но ремни завязал кое-как, и наколенники уже начали сползать. Бардас улыбнулся и направился к ним, но прежде, чем он успел приступить к работе, кто-то пробежал мимо него, это был высокий солдат в слегка сдвинувшемся на сторону шлеме и явно позаимствованных у кого-то доспехах.

– Теудас, – окликнул Бардас.

Но юноша не слушал: выставив алебарду и крича, он несся прямо к Темраю, как стрела. И даже не заметил воткнувшегося ему в грудь копья. Теудас остановился лишь тогда, когда наконечник вошел в него по самую поперечину. Он еще попытался достать копейщика, но копье было слишком длинным, и ему не хватило примерно фута. Когда Теудас наконец упал, один из кочевников ударил пикой ему в ухо – шлем, оказавшийся слишком маленьким, все-таки свалился, – и юноша больше не двигался.

Это неправильно, подумал Бардас и попытался открыть глаза, но они уже были открыты.

Группа, охранявшая вождя, отступала, стараясь заманить Бардаса в глубь лагеря, где между Темраем и Гюэлэном было бы больше мертвых тел. Бардас сделал несколько шагов вслед за ними, когда внезапно понял, что людей здесь гораздо меньше, чем должно было быть. Куда подевался весь народ? Не успели же они спрятаться? Где женщины и дети? Конечно, на плато было темно, но все равно… до сих пор он увидел лишь несколько сотен мужчин…

И тогда он все понял.