Проблема с вечностью

Что я могла ему сказать? Что я не понимаю, почему ему нравится смотреть на меня? Что у него есть объекты поинтереснее? Представляю, как нелепо это прозвучало бы. Я вовсе не считала себя самой уродливой в мире. Я… думаю, я была очень даже ничего. Хотя не обольщалась по поводу своей внешности и уж точно не стала бы сравнивать себя с Пейдж, Кейрой или Эйнсли.

Я тряхнула головой, заставляя себя сосредоточиться на чем‑то другом.

– Ты хочешь… первым? – предложила я, доставая тетрадку, а из нее – сложенный листок с отпечатанным докладом.

– Хотелось бы. – Райдер наклонился вперед и ухмыльнулся. – Но я еще ничего не написал.

У меня отвисла челюсть.

– Что?!

– Да ладно, я потом. – Он небрежно махнул рукой. – Давай ты сначала.

– Ты что, только и делал, что рисовал, в классе? Не работал над…

– Я напишу, Мышь. Обещаю. – Парень поднял руку и пошевелил мизинцем. – Клянусь.

Я вздохнула.

– Не нужны мне твои клятвы на мизинцах.

Райдер улыбнулся и, снова откинувшись назад, скрестил руки на груди. Глубоко вздохнув, я уставилась в текст. Поначалу слова расплывались, как будто что‑то мешало в глазу. Пульс заметно участился. Я сделала глубокий вдох, и воздух застрял в горле.

– Ты справишься, – спокойно произнес он.

Я ненадолго закрыла глаза. Я могу это сделать.

– В Соединенных Штатах Америки… существует т‑три ветви…

И я это сделала.

Ну, конечно, с трудом, запинаясь, и, кажется, с первой попытки не уложилась в три минуты. Наверное, растянула на все десять, пока цеплялась за каждое слово, заикалась, язык не успевал за глазами, которые бежали вперед, и возникала путаница. По предложению Райдера, я попробовала читать сидя. Потом опять стоя. Я проделала это столько раз, что, наверное, выучила текст наизусть.

Райдер проявлял невероятное терпение, что повысило его шансы перейти в статус святого – в самом деле, кто бы отважился слушать мои паузы и заикания, да еще в виде школьного доклада с десятикратным повтором? Если записать мой монолог на пленку, Сатана мог бы прокручивать его в режиме нон‑стоп, чтобы мучить людей в аду.

– Меня… бесит, что приходится задумываться над каждым словом. – Я села, уронив листок на стол, а руки на колени. – Позорище какое‑то. Надо мной будут… смеяться.

– Смеются уроды, Мышь. Тебе ли это не знать? – Он замолчал, убирая с моего лица пряди волос и осторожно перекидывая их через плечо. – И нечего стесняться.

Я посмотрела на него. Его твердый взгляд и плотно сжатые губы говорили о том, что он не шутит. Но он ошибался.

– Это… унизительно .

– Нисколько, если ты сама этого не допустишь. – Его нога коснулась моей, когда он повернулся ко мне. Наши глаза встретились. – У тебя есть власть над собой. Люди могут говорить всякую хрень. Могут думать все, что им захочется, но ты сама решаешь, как к этому относиться.

Черт.

Какие глубокие и зрелые мысли.

– Ты говоришь, как доктор Тафт, – ляпнула я.

– Кто это? – удивленно спросил Рейдер.

– Он был… – Ой. Куда меня понесло? Я же не говорила ему, что посещала психотерапевта.

Рейдер склонил голову набок и ждал.

– Так кто он?

О нет. Мне следовало держать рот на замке. В глубине души я знала, что в психотерапии нет ничего плохого или обидного. С такой историей, как у меня – у нас, – это вполне ожидаемо. Но, как и в случае с моей немотой, на терапии лежало уродливое и зачастую жестокое клеймо.

А Райдер? Казалось, он вышел из нашего детства относительно невредимым. Не так ли? Он не посещал психотерапевта. Он хорошо говорил. Но насколько здорова его психика? Я подумала о его частых прогулах, вспомнила, с какой горечью он говорил, что никому до него нет дела. Райдер действительно так считал, может, поэтому и не ждал от жизни ничего хорошего?

– Мышь? – Он дернул меня за прядь волос. – Кто такой доктор Тафт?

Я отвела взгляд, уткнувшись в листок. В конце концов, что это могло изменить? Я знала, что Райдер не отречется от меня как от друга. Дыхание чуть сбилось.

– Доктор Тафт был… моим психотерапевтом. Я посещала его около трех лет. До недавнего времени, когда… почувствовала, что… готова.

– Ого! Круто.

Круто? Ничего себе. Ему что, часто доводилось слышать признания семнадцатилетних цыпочек в том, что они посещают психотерапевта, если парень ограничивается небрежным «круто» ? Я осторожно покосилась в его сторону, но он спокойно смотрел на меня, и ничто в его лице не выражало испуга или удивления.

– Ты серьезно?

Райдер пожал плечом.

– Все логично. Ты повидала немало… дерьма. Имела дело с полными отморозками. Я даже рад, что ты получила какую‑то помощь.

Я помолчала.

– Ты… действительно так думаешь?

Он кивнул.

– А как у тебя? – спросила я, и, когда он моргнул, на его лице промелькнуло смущение. – Ты вырос… вместе со мной. Тебе тоже досталось немало… дерьма.

– Я в порядке, – ответил парень, переводя взгляд на книги.

Я разглядывала его профиль.

– Я была рядом, Райдер. Я помню, как…

– И со мной все в порядке, – перебил он меня. – Честное слово. Клянусь.

Сжав губы, я медленно покачала головой.

– Ты сказал, что думал… о той ночи.

Райдер замер, а потом тяжело выдохнул.