Проблема Спинозы

Неумолимо суровая декларация Мортейры привела в ярость амстердамских евреев, у которых были родственники-конверсо[71], по-прежнему жившие в Португалии и Испании, но это его не поколебало. Последовавшие дебаты были столь язвительны и сеяли такую рознь, что старейшины синагоги подали петицию в раввинат Венеции с просьбой вмешаться и обеспечить определительную интерпретацию закона. Венецианские раввины с неохотой согласились и выслушали аргументы делегатов, частенько срывавшихся на визгливый крик, поддерживавшие как одну, так и другую сторону трудного спора. Свой ответ они обдумывали два часа. Желудки ныли. Ужин все откладывался, и наконец раввины достигли единодушного решения – ничего не решать: они не желали принимать какую-либо сторону в этом чреватом многими последствиями противостоянии и постановили, что проблема должна быть разрешена самой амстердамской конгрегацией.

Но амстердамская община никак не могла прийти к согласию и, дабы предотвратить сползание в непоправимый раскол, послала второе срочное посольство в Венецию, еще настойчивее умоляя о третейском вмешательстве. В конечном счете венецианский раввинат достиг консенсуса и поддержал точку зрения Саула Мортейры (который, между прочим, получил образование в венецианской йешиве[72]). Делегация, несущая решение раввината, поспешила обратно в Амстердам, и четыре недели спустя многие члены конгрегации уныло стояли на берегу и махали на прощание удрученному рабби Абоабу и его семье, пока их пожитки грузились на корабль, отправлявшийся в Бразилию, где он должен был принять на себя обязанности раввина в далеком городе-порте Ресифе. С этого момента и впредь ни один раввин Амстердама не решался бросить вызов рабби Мортейре.

Сегодня же Саул Мортейра столкнулся с кризисом, гораздо более болезненным для его личности. Накануне вечером парнассим[73] синагоги собрались на заседание, достигли решения «проблемы Спинозы» и отдали распоряжение своему рабби проинформировать Баруха о его отлучении, которое должно было состояться в синагоге Талмуд-Тора двумя днями позже. В течение 40 лет отец Баруха, Михаэль Спиноза, был одним из ближайших друзей и сторонников Мортейры. Имя Михаэля фигурировало в договоре при изначальной покупке Бет Якоб, и в течение нескольких десятилетий он щедро поддерживал фонд синагоги (из которого выплачивалось, в том числе, и жалованье раввина), равно как и другую синагогальную благотворительность. На протяжении всего этого времени Михаэль лишь изредка пропускал встречи «венца Закона» – группы взрослых учеников Мортейры, которая собиралась дома у рабби. И бессчетное число раз Михаэль, иногда в сопровождении своего чудо-сына Баруха, обедал за его столом, за который садилось порой до сорока человек. Более того, сам Михаэль и его старший брат Авраам часто выступали в роли парнассим – членов правления, высшей власти, управляющей синагогой.

Однако теперь рабби был погружен в печальные раздумья. Сегодня, с минуты на минуту… Да где же этот Барух?! Ему придется сказать сыну своего дорогого друга о ждущей того катастрофе. Саул Мортейра читал над Барухом молитвы во время его обрезания, присутствовал при его безукоризненном выступлении во время бар-мицвы и наблюдал за его развитием все эти годы. Какими выдающимися талантами обладал этот мальчик – талантами, равных которым не было ни у кого! Любая учебная программа казалась для него примитивной, поскольку он впитывал информацию подобно губке, и каждый учитель задавал ему продвинутые тексты, пока все остальные ученики сражались со своим заданием. Порой рабби Мортейра тревожился, что зависть других учеников выльется во враждебность к Баруху. Этого так и не случилось. Его способности были настолько очевидны, настолько выдавались из общего ряда, что соученики высоко ценили Баруха и старались сделать своим другом, они зачастую советовались с ним, а не с учителями, сталкиваясь с какой-нибудь запутанной проблемой перевода или трактовки. Рабби Мортейра вспомнил, как и он тоже с благоговением взирал на Баруха и частенько просил Михаэля привести сына, когда надо было доставить удовольствие какому-нибудь важному гостю. Но теперь, вздохнул Саул Мортейра, золотые годы Баруха – от 4 до 14 лет – остались далеко позади. Юноша изменился, свернул с прямого пути; теперь вся община столкнулась с угрозой превращения бывшего чудо-ребенка в чудовище, которое могло пожрать своих ближних.

На лестнице раздались шаги. Рабби Мортейра не стал подниматься с места и, когда Спиноза появился на пороге, не повернулся, чтобы поздороваться, а указал ему на низкий и неудобный табурет у своего стола и резко сказал:

– Сядь здесь. У меня ужасные новости – новости, которые изменят твою жизнь навсегда.

Он говорил на слегка скованном, но вполне пристойном португальском. Хотя рабби Мортейра по происхождению был ашкенази[74], женился он на марранке и научился говорить по-португальски достаточно хорошо, чтобы читать на этом языке субботние проповеди конгрегации, которую составляли преимущественно выходцы из Португалии.