Проблема Спинозы

Бенто поежился. Значит, херем действительно свершился! Конечно, он знал, что так тому и быть: пламенный взгляд рабби Мортейры сказал ему об этом, как говорили теперь пустые улицы и пощечина Ребекки, которая все еще жгла его щеку. Но именно то, что Манни отвернулся от него, безжалостно обрушило на него всю реальность херема. Он проглотил горечь и подумал: «Все к лучшему – они не заставят меня делать ничего против собственной воли. Скандал привел бы меня в ужас, но поскольку они не желают доводить дело до скандала, я с радостью ступлю на путь, который мне открылся».

– Я больше не еврей, – пробормотал Бенто и прислушался к звуку своих слов. Он повторял их снова и снова. – Я больше не еврей. Я больше не еврей. Я больше не еврей.

Он зябко передернул плечами. Жизнь, лишенная домашнего очага, казалась такой холодной! Но ведь она стала холодной давно – с тех пор, как умерли его отец и мачеха. А сегодня он перестал быть евреем. Может быть, теперь, будучи отлучен от общины, он сможет думать и писать что пожелает и свободно обмениваться мнениями с иноверцами.

Несколько месяцев назад Бенто дал себе молчаливую клятву жить праведной жизнью в честности и любви. Теперь, перестав быть евреем, он сможет дышать спокойнее. Евреи всегда считали, что мнениям и образу жизни, к которым приходят путем размышлений, а не через пророческие писания Моисея, нет места на пути праведности. Восстание против смысла Бенто считал бессмыслицей, так что теперь, когда он больше не еврей, разве не сможет он свободно вести жизнь, основанную на разуме?

Спускаясь с моста, Бенто вдруг подумал: «А кто я такой? Если я не еврей – то кто же я?» Он сунул руку в карман за всегда бывшей при нем записной книжкой – той самой, за работой с которой застал его ван ден Энден в момент их первой встречи. Свернув направо на маленькую улочку, он присел на берег канала и принялся искать ответ среди записанных им за последние два года наблюдений, останавливаясь, чтобы перечитать те комментарии, которые особенно подхлестнули его решимость.

Если я буду среди людей, совершенно не согласных с моей природой, я вряд ли смогу приспособиться к ним, не изменив значительно самого себя…

Человек свободный, живущий среди невежд, старается, насколько возможно, отклонять от себя их благодеяния…

Свободный человек поступает честно, а не действует обманом…

Лишь свободные люди истинно полезны один другому и могут создавать истинную дружбу…

И совершенно позволительно, по высшему праву Природы, чтобы каждый пользовался ясным разумом, дабы определять, как жить таким способом, который позволит ему процветать.

Бенто закрыл записную книжку, поднялся и повернул в обратный путь по пустынным улицам к своему бывшему дому, чтобы забрать вещи. Внезапно взволнованный голос позвал:

– Барух Спиноза! Барух Спиноза!

Глава 22 Берлин, 1922 г

Берлин в первый день весны был почти таким же, каким Альфред помнил его по своему недолгому пребыванию зимой 1919 года. Под серым гранитным небом с его пронзительными холодными ветрами и непрерывным мелким дождиком, который, казалось, даже не достигал земли, угрюмые хозяева неотапливаемых магазинов мерзли, закутанные в несколько слоев одежды. Унтер ден Линден была пуста, но на каждом углу прилегающих к ней улиц стояли армейские патрули. В Берлине было небезопасно: яростные политические демонстрации и убийства то коммунистов, то социал-демократов стали будничным делом.

В конце их последней встречи четырьмя годами ранее Фридрих написал свой адрес – «госпиталь Шарите, Берлин

» – в записке, которую Альфред порвал и выбросил (правда, через несколько минут вернулся и подобрал разбросанные клочки). Подойдя к патрулю, Альфред спросил, как пройти к госпиталю. Патрульный изучил Альфреда с ног до головы и рыкнул:

– За кого голосовали?

Озадаченный, Альфред переспросил:

– Что, простите?

– За какую партию вы голосовали?

– А… – Альфред расправил плечи. – Я скажу вам, за кого буду голосовать на следующих выборах: за Адольфа Гитлера и всю антиеврейскую и антибольшевистскую платформу НСДАП!