Проблема Спинозы

– Скажем, так. У вас есть что-то, о чем вы хотите мне сказать, но не решаетесь. Какие негативные последствия могут произойти, если вы заговорите? Учитывайте, что я в этом процессе играю центральную роль. Вы не просто пытаетесь сказать что-то в пустой комнате – вы пытаетесь сказать это мне. Верно?

Альфред неохотно кивнул. Фридрих продолжил:

– Итак, теперь попытайтесь представить, что вы только что открыли мне то, что у вас на душе. Как, по вашему мнению, я на это отреагирую?

– Я не знаю, как вы отреагируете. Полагаю, меня просто это смутит.

– Но смущение всегда требует присутствия другого человека, а сегодня этот другой – я, друг, который знает вас с тех пор, как вы были малым ребенком.

Фридрих очень гордился своим мягким тоном. Призывы доктора Абрахама перестать напирать на сопротивление, подобно впавшему в ярость быку, возымели в конце концов свой эффект.

– Ну… – Альфред глубоко втянул в легкие воздух и решился: – С одной стороны, вам может показаться, что я эксплуатирую вас, ища вашей помощи. Мне неловко просить ваших профессиональных услуг бесплатно. А еще – это заставляет меня ощущать себя слабым, а вас – сильным.

– Замечательное начало, Альфред! Как раз это я и имел в виду. И теперь я понимаю ваше затруднение. Я бы тоже не хотел оказываться в таком долгу перед другим человеком. Но, с другой стороны, вы уже оказали мне встречную услугу, согласившись напечатать для меня статью в газете.

– Это не одно и то же. Вы лично не получаете ничего.

– Я понимаю. Но скажите мне, вы верите, что я буду злиться из-за того, что мне приходится помогать вам?

– Не знаю… вы могли бы. В конце концов, ваше время ценно. Вы целый день занимаетесь этим за плату.

– И что же, мои слова о том, что вы для меня – словно член семьи, тоже не имеют значения?

– Верно. Я слышу в этом попытку меня утешить.

– Скажите, а каковы ваши чувства, когда мы обсуждаем Спинозу, говорим о философии? У меня есть ощущение, что тогда вы более расслаблены.

– Да, это другое дело. Пусть даже вы учите меня, у меня создается впечатление, что философская беседа вам приятна.

– Что ж, это вы верно подметили. И вам кажется, что слушать ваши рассказы о себе не доставит мне удовольствия?

– Я представить себе не могу, каким образом это может доставлять удовольствие!

– Вот еще какая мысль… чистая догадка. Возможно, вы испытываете к себе какие-то негативные чувства и думаете, что, если вы раскроетесь, я тоже стану негативно к вам относиться?

Альфред выглядел озадаченным.

– Думаю, это возможно, но если и так – это не главный фактор. Я просто не могу представить, чтобы я сам мог принимать такое участие в другом человеке.

– Это важный момент, и я понимаю, что вы рискуете, говоря мне об этом… Скажите мне, Альфред, это близко к тому, о чем вы пожалели бы, оставив сегодня неска́занным?

Альфред заулыбался во весь рот.

– Боже мой! Да вы и вправду мастер в этом деле, Фридрих! Да, и более чем близко. Дело именно в этом!

– Так договаривайте остальное, – Фридрих расслабился. Теперь он уже привел свой корабль в знакомые воды.

– В общем, прямо перед тем, как я уехал, мой начальник, Дитрих Эккарт, позвал меня в свой кабинет. Он просто хотел поговорить о моей поездке в Париж, но я-то не знал этого. И первое, что он сделал, когда я вошел в комнату, – это попрекнул меня тем, что я так обеспокоился. Потом, уверив меня в том, что я хорошо справляюсь со своей работой, он сказал, что для меня было бы намного лучше, если бы я проявлял меньше рвения, зато больше кутил и занимался «дружеским трепом».

– И это замечание запало вам в душу…

– Да, потому что оно верно: мне неоднократно об этом говорили, так или иначе. Я и сам себе это говорю. Но я просто не могу сидеть за столом с пустоголовыми людишками и болтать ни о чем.

В воображении Фридриха вновь возникла сцена: то время, двадцать пять лет назад, когда он безуспешно пытался покатать Альфреда на спине. В их последнюю встречу он описал эту сцену Альфреду и добавил: «Вы не любили играть». То, что подобные черты могут сохраняться на всю жизнь, восхищало и изумляло Фридриха. Какой редкостный шанс изучить генезис личности! Это может быть значительным профессиональным прорывом. Какому другому психоаналитику предоставлялась возможность анализировать человека, которого он знал ребенком? И, более того, он лично знал значимых взрослых в жизни этого ребенка: отца Альфреда, его брата и женщину, заменившую ему мать, – тетку Цецилию, и даже личного врача Альфреда. И он был знаком с тем же физическим окружением – домом и местами игр Альфреда; они учились в одной школе и занимались у одних и тех же учителей. Какая жалость, что Альфред не живет в Берлине – тогда можно было бы провести с ним полный психоанализ!

– Именно тогда, сразу после замечания Эккарта, – продолжал Альфред, – я решил повидаться с вами. Я понимал, что он прав. Всего за несколько дней до этого я подслушал разговор обо мне между двумя нашими служащими. Они называли меня сфинксом.

– И что вы при этом ощутили?