Проблеск истины

Мтука подошел и доложил, что машина заправлена и что ему удалось найти правильный сорт пошо. Я дал ему стошиллинговую купюру и велел расплатиться за женщин.

— Скажи, пусть купят два платья: одно для камбии, второе для дня рождения малютки Иисуса.

Мтука знал, что ни одной нормальной женщине не нужно два новых платья; ей нужно одно новое и одно старое. Однако он послушно вернулся к ним и передал мои слова на кикамба. Дебба с Вдовой дружно опустили глаза, и все их высокомерие сменилось детским солнечным восторгом, как будто я только что изобрел электричество и над всей Африкой воссиял яркий свет. Не глядя в их сторону, я продолжал закупать провизию: подошла очередь леденцов и шоколадок всех мастей.

Я уже не знал, укладываюсь ли в бюджет, но машина по крайней мере была заправлена, и пошо мы тоже купили. Родственник хозяина стоял за прилавком, ожидая распоряжений. Я сказал, что ненадолго отлучусь, и попросил его тщательно упаковать покупки и приготовить счет. Дебба и Вдова, таким образом, могли еще немного покопаться в тканях, а я тем временем хотел подогнать машину к лавке мистера Сингха и погрузить ящики с бутылками.

У мистера Сингха меня поджидал Нгуи. Ему удалось раздобыть сухих красок, чтобы покрасить мои рубашки и охотничьи жилеты в масайские цвета. Мы с ним распили бутылочку пива, а вторую взяли для Мвенги, который по-прежнему стоял на часах. В присутствии Нгуи мы с мистером Сингхом опять перешли на экзотический язык суахили.

Нгуи поинтересовался на кикамба, как я смотрю на то, чтобы вдуть миссис Сингх, и я был рад убедиться, что мистер Сингх либо очень хороший актер, либо не удосужился выучить язык камба.

— Квиша мару, — сказал я, пытаясь закрыть тему.

— Виопа note, — ответил он, и мы чокнулись бутылками.

— Пига ту.

— Пига ту.

— Пига чуй, ту, — объяснил Нгуи с легкой хмельной развязностью, повернувшись к мистеру Сингху. Тот поздравил нас вежливым поклоном и сообщил, что запишет три последних пива на счет заведения.

— Никогда! — воскликнул я по-венгерски. — Nem, пет, soha!

Мистер Сингх ответил что-то на экзотическом языке. Я знаками попросил счет. Он принялся его выписывать, а я сказал Нгуи по-испански:

— Vdmonos. Ya es tarde.[10]

— Avanti Savoia,[11] — ответил он. — Нунауа.

— Ну ты мерзавец!

— Хапана. Твой кровный брат.

Мы принялись грузить бутылки в машину; мистер Сингх и его сыновья нам помогли. Переводчик стоял в сторонке, и это было понятно: если бы выпускника миссионерской школы увидели с ящиком пива в руках, ему бы не поздоровилось. Вид у парня был весьма унылый; видимо, непонятное слово «нунауа» выбило его из колеи. Я сжалился и позволил ему понести ящик с кока-колой.

— Можно прокатиться с вами в машине?

— Почему бы нет?

— Я могу посторожить винтовку.

— Для первого дня службы это слишком ответственная задача.

— Извините. Я просто хотел помочь, сменить вашего брата камбу.

— Откуда ты знаешь, что он мой брат?

— Вы сами его так назвали.

— Правильно. Потому что он мой брат.

— Мне еще многому предстоит научиться.

— Это не повод для уныния, — утешил я, останавливая машину перед лавкой Бенджи. Здесь уже поджидали масаи, надеясь, что их покатают на джипе.

— Пошли они на три буквы, — сказал Нгуи по-английски.

Это была единственная английская фраза, которую он удосужился выучить. В здешних местах английский давно считался языком палачей, чиновников, лакеев и собственно бван. Это был красивый, но мертвый язык, в Африке его употребление терпели, но не поощряли. Поскольку сейчас на нем заговорил Нгуи, мой брат, я тоже ответил по-английски:

— Правильно. И тонкие, и толстые.

Нгуи смерил взглядом особо надоедливого пухлого масая, которого в старые времена (впрочем, не такие уж и старые) он с удовольствием съел бы на обед, и задумчиво повторил:

— И толстые.

— Эй, переводчик! — позвал я. — То есть Петр. Будь добр, пойди в лавку и передай моему брату Мтуке, что мы готовы к погрузке.

— Как я узнаю вашего брата?

— Он камба, ту.

Нгуи не нравились ни переводчик, ни его ботинки, и он со сдержанным высокомерием безоружного камба прошел через толпу вооруженных масаи, реакция которых в целом была положительной, особенно реакция Вассермана.

Наконец все собрались, и покупки были погружены. Я уступил Мтуке место за рулем и пошел расплачиваться. Денег хватило в обрез: осталось десять шиллингов. Я представил, какое будет у Мвинди лицо, когда я вернусь в лагерь с пустыми карманами. Мвинди был не только казначеем, но и моей самозваной совестью.

— Сколько масаи возьмем? — спросил я Мтуку.

— Только камба. И шесть остальных.

— Слишком много.

— Тогда четыре.

Мы объявили посадку; Нгуи и Мвенги отбирали кандидатов. Дебба пребывала в состоянии заносчивой восторженности и ни на кого не смотрела. Мы втроем уселись впереди, еще пятеро — только камба, как положено — расположились сзади, причем Вдова по-прежнему сидела между Нгуи и Мвенги, а четверо фаворитов второй очереди устроились в кузове на мешках с пошо. При желании мы могли бы взять еще двоих, но на пути была пара мест, где масаев обычно тошнило.