Но Джон даже этого не вытерпел.
— Она чертовски
Когда Балидор не ответил, высокий светлоглазый видящий издал недоверчивый звук, нечто среднее между фырканьем и восклицанием.
Продолжая глядеть на Балидора, Джон отступил назад, скрестив руки.
— Если бы я сказал Ревику, что застал тебя там, у него случился бы грёбаный инфаркт. Ты ведь это знаешь, верно? Он бы нахрен слетел с катушек…
— Джон, — сказал Балидор. — Успокойся.
— Да пошёл ты со своим «успокойся»! Что ты с ней делаешь? Что за чёртову игру ты затеял, ‘Дори? Что ты с ней
Джон смотрел на него в упор, тяжело дыша в ожидании ответа Балидора. В его ореховых с крапинками глазах было столько напряжённости и эмоций, что Балидор поколебался, оценивая то, что он мог видеть и чувствовать.
Даже если не считать угрызений совести Джона из-за случившегося с Элли, всеобщие чувства к Касс были сильны. Балидор знал, что они сильны.
Они были особенно сильны среди тех людей, которые знали её дольше всех.
Джон, Элли, Ревик… эти трое в особенности не смогли бы рассуждать рационально. Как приёмный брат Элли, Джон вырос вместе с Кассандрой. Она была для него семьёй. Она была их семьёй до того, как Тень похитил её и завербовал.
Все они созерцали предательство Касс, сидя в первом ряду.
Они до сих пор переживали последствия этого предательства.
Балидор знал, что эмоции ещё не остыли.
Может быть, они всегда будут болезненными.
Он также знал, что они любили её.
Все они любили её… и Ревик тоже.
— Ты знаешь, что я делаю, — тихо сказал Балидор.
Джон уставился на него.
Затем его взгляд сменился, в нём проступило недоверие, смешанное с гневом, который до сих пор продолжал нарастать.
Балидор увидел и ещё кое-что.
Что-то, что могло бы быть…
— Это не
— Да, Джон, — сказал Балидор таким же предостерегающим тоном. — Я знаю.
— Тогда какого
Балидор почувствовал, как его осторожность уходит.
Это чувство превращалось в нечто опасно близкое к гневу.
— Что я творю? — челюсти Балидора напряглись.
Подняв глаза, он наклонился над столом, глядя на Джона.
— Почему ты не задавал этот вопрос
Джон сначала просто смотрел на него, не веря своим глазам.
Затем, явно обдумывая слова Балидора, он нахмурился.
Джон щёлкнул языком, скрестив руки на груди и стиснув зубы.
Балидор отметил, что бронированная рубашка делала его ещё крупнее.
И всё же этот мужчина вновь стал более мускулистым.
Джон, должно быть, сейчас тренировался с бывшими Повстанцами, которые относились к тренажёрному залу как к какому-то храму. Грудь мужчины выглядела вдвое больше по сравнению с тем, каким Балидор помнил при их первой встрече в Индии много лет назад, и уж тем более по сравнению с воспоминаниями Касс о Джоне из Сан-Франциско.
Он начинал чертовски походить на своего партнёра Врега.
Тем не менее, Балидор не мог не видеть юного Джона, наложенного на этот образ — человека-Джона, который носил толстые очки и смотрел в микроскоп, который терпеливо присматривал за Касс и Элли, когда те были детьми, даже когда сам сражался в своих собственных битвах в местных человеческих школах. В детстве и юности Джона постоянно дразнили и запугивали. Его дразнили так же, как и саму Элли, а зачастую и более жестоко.
Они дразнили его за очки. Они дразнили его за ум и чуткость. Они издевались над его сексуальностью. Они издевались над ним из-за его размеров.
Они издевались над его готовностью дать отпор.
Усилием воли отбросив образ молодого Джона, Балидор понизил голос:
— Брат, — выдохнул он. — Вот именно по этой причине я никому не рассказывал.
— И что же это за причина? — рявкнул Джон. — То, что она перережет тебе глотку, после того как убедит довериться ей? Или то, что она использует тебя как средство связаться с Тенью, чтобы точно сказать ему, где мы находимся?
— Тень не нуждается в Касс для этого, — бесстрастно напомнил ему Балидор.
— Нет, — ответил Джон, не медля ни секунды. — Но это уж точно не
Балидор уставился на него, стиснув зубы.