Проблески жизни

Жизненный опыт с его потрясениями, совпадениями и волнениями есть тот экспериментальный материал, на котором романтик исследует жизнь – подвергает ее экзистенциальному препарированию.

35

Здесь вечность даже не следила…

36

Можно ли среди типов высшей нервной деятельности отыскать ее высший тип?!

37

От бога обыденности сбежал к божествам.

Музы, примите в свой избранный круг!

38

Самобытное мышление не просто утопает в абстракциях или образах.

Оно способно связать их с ощущениями так, что мир начинает осязать на кончиках пальцев.

Тут невозможно ограничиться наукой, искусством или философией в отдельности, а требуется их переплавка в цельную композицию.

39

Наука – тот же миф, но более достоверный.

Гипотеза темной материи, описание вселенной как блуждающего поля, да еще и рябь пространства-времени – чем не таинственные представления о безликих силах природы, которым некогда предки сопоставляли божеств?!

40

Все экзистирование сводится к проживанию исключительных моментов хаотической, но материальной действительности, что складывается разом в символьную вещь.

Такие мгновения вызывают как в мозгу, так и в культуре личности, необъятное и невычислимое.

И поскольку творческий субъект, коснувшись поэзии бытия, не может больше смотреть на прозу жизни как на нечто правдивое, он подчиняет себя ловле в охват ее проблесков.

«Я в сад спускался с кровлей…»

Я в сад спускался с кровлей.

Там падала колонна на ветру.

Рядом венок залег в траве.

Распался на черты-травинки.

Где силуэты расходились в тьме,

Я вещи уловил:

Вверху, над пьедесталом темноты,

Взошла листва,

Отправив вскользь сигнал.

Ну а меня леса утащат и запрут.

Ведь я касался вод запруд.

В них голоса былых времен

Туманят сказку и хотят

Прогнать по крови древний яд.

Чтоб разложить жилище снов.

Но встану выше я голов…

Деревья развернут подолы.

Мой контур выйдет из потемок.

И соберет с листвы венок.

На вихрях я покину дом,

Орбиту, что слагают кроны.

«В густотах неба заворчали грозы…»

В густотах неба заворчали грозы,

Друзьям природы разорив весь сон.

Поблекла и трава в глухих цветах;

Столбов заколебалась тетива.

Там в атмосфере, ввысь подвешенной,

Как фонари,

Собрание из стертых лиц.

Птицы в полях грязью помечены.

Отряд назвался «ком земли».

Равнина – рыхлая душа.

Шуршит в ней кровь, свыкаясь с дрожью.

Меня, зверей похожих – всех больных —

Лес на опушке приютит.

И елью швы на ране сложит.

Но где секрет упрятан кладом?

Куда глядеть – и непонятно.

Путеводитель есть весенний?

Жучки с деревьями

В любви замечены.

В их ритуалах тайны дней.

«Вот, где холмы, я сижу…»

По мотивам творчества певицы Mirele

Вот, где холмы, я сижу. Печаль сыплется звездами.

Скоро прорвется, рекой здесь все наводнит.

Из долины мне слышатся муки похожие:

За холмами девица плачет с той ночи.

Вот превращаются звезды в сказанья берез.

В их ветвях нахожу – весна по ущельям идет.

Как долго ждать еще ветер белесый?

Мне бы музу сюда одну перебросить.

Разметил я круг, в нем мы спрячемся следом.

Ждать ли прогнозов? Играть ли нам с ветром?

Я с сигареткой, что жизнь дала прикурить.

Страсти сыреют. Легла омраченная тишь.

Только девицу приталенную к речке из звезд принесет.

На пустующем месте, в проталине, ей замелькают цветы.

«Да, я себя в мечтания надежно вплел…»

Да, я себя в мечтания надежно вплел.

Но от надрывов, вдоль и поперек,

И от вселенских тумаков