Проблески золотого детства

Первый раз когда я поехал в Кеджурахо, я поехал только из-за того, что моя бабушка настаивала на этом, но после этого я был там сотни раз. Нет места на земле, где я бы был столько раз. Причина проста: невозможно исчерпать этот опыт. Он неисчерпаем. Чем больше знаешь, тем больше хочешь узнать. Все в храмах Кеджурахо является тайной. Должно быть для создания каждого храма потребовалось сотни лет и тысячи мастеров. И я никогда не встречал чего либо подобного Кеджурахо, что можно назвать совершенным, даже Тадж Махал. Тадж Махал имеет недостатки, Кеджурахо — нет. Более того, Тадж Махал — это только прекрасная архитектура; Кеджурахо — это вся философия и психология Нового Человека.

Когда я видел тех — я не могу сказать «голых», простите меня. «Голые» — это порнографично; обнаженные — это совсем другое. В словаре они могут означать одно и тоже, но словарь это еще не все; существование намного больше. Статуи обнаженные, но не голые. Но эти обнаженные красавицы… возможно, однажды человек сможет достичь их. Это мечта; Кеджурахо — это мечта. А Махатма Ганди хотел похоронить его под землей, чтобы никто не мог быть соблазненным прекрасными статуями. Мы благодарны Рабиндранату Тагору, который остановил Ганди. Он сказал: «Оставь эти храмы, как они есть…» Он был поэтом, и он мог понять их тайну.

Я ездил в Кеджурахо так много раз, что сбился со счета. Когда бы у меня ни было время, я мчался туда. Если меня нельзя было нигде найти, моя семья автоматически решала, что я отправился в Кеджурахо и меня надо искать там. И они всегда были правы. Мне приходилось подкупать охранников тех храмов, чтобы они сказали людям, что меня там нет, когда я был там. Я признаюсь, лишь однажды я давал кому-то взятку; но это того стоило, и я не жалею об этом.

По правде говоря, вы удивитесь, вы знаете как я опасен… Охранник, которого я подкупал, стал моим саньясином. Итак, кто кого подкупал? Первый раз я подкупал его, чтобы он сказал, что меня нет там; потом, все больше и больше, он стал интересоваться мной. Он вернул все взятки, которые я ему дал. Он не мог хранить их, после того, как стал саньясином.

Кеджурахо - само имя звучит во мне как колокола радости, как будто оно снизошло с небес на землю. Видеть Кеджурахо ночью в полнолуние - значит увидеть незабываемое зрелище. Моя бабушка родилась там, неудивительно, что она была прекрасной женщиной, мужественной и также опасной. Красота всегда такая: смелая и опасная. Она пренебрегала опасностью. Моя мать не похожа на нее, и я сожалею об этом. Вы не сможете найти что-то от моей бабушки в моей матери. Нани была такой отважной женщиной, и она помогла мне отважиться на все — я имею в виду все.

Если бы я захотел выпить вина, она бы дала его. Она бы сказала: «Пока ты не напьешься тотально, ты не сможешь освободиться от него». И я знаю, что это способ освободиться от всего вообще. Все, что я хотел — она организовывала. Мой дедушка, ее муж, всегда боялся — точно как любой другой муж в мире, мышь; прекрасная мышь, хороший парень, любящий, но ничто в сравнении с ней. Когда он умер на моих коленях, она даже не плакала.

Я спросил се: «Он умер. Ты любила его. Почему ты не плачешь?»

Она сказала: «Из-за тебя. Я не хочу плакать перед ребенком», — она была такой женщиной! — «и я не хочу утешать тебя. Если я сама начну плакать, тогда естественно, ты будешь плакать; тогда кто кого будет утешать?»

Я должен описать ату ситуацию… Мы были и воловьей телеге, едущей от деревни моего дедушки к деревне моего отца, потому что единственная больница была там. Мой дедушка был серьезно болен; не только болен, но также без сознания, почти в коме. Она и я были единственными людьми в той повозке. Я могу понять ее сострадание ко мне. Она даже не плакала о смерти ее любимого мужа, только из-за меня; потому что я был только один там, и некому было меня утешить.

Я сказал: «Не волнуйся. Если ты сможешь оставаться без слез, я тоже смогу не плакать». И, поверите или нет, семилетний ребенок не плакал.

Даже она была озадачена; она сказала: «Ты не плачешь?»

Я сказал: «Я не хочу утешать тебя».

То была странная компания в воловьей повозке. Бхура, о котором я говорил прошлым утром, правил телегой. Он знал, что его хозяин умер, но он не заглянул бы внутрь повозки, даже потом, потому что он был единственным слугой и в его обязанности не входило вмешиваться в личные дела. Вот, что он сказал мне: «Смерть — это личное дело; как я могу посмотреть? Я слышал все с места погонщика. Я хотел плакать, я так сильно любил его. Я чувствовал себя сиротой — но я не мог посмотреть в телегу, иначе он бы никогда меня не простил».