Проблески золотого детства

Он пришел рано утром. Он был главным деканом школы в отставке, но я не думаю, что у него когда-нибудь была голова на плечах. Но именно так люди во всем мире делятся: на головы и руки. Рабочие называются рабочими руками, как будто бы за этими руками никого нет. А интеллектуалы, те кто называет себя интеллигенция, известны как «головы» — есть ли у них головы на плечах или нет. Я видел так много глав разных отделений, что мне кажется, что это закон - когда у кого-то нет головы на плечах, его делают главой отделения.

Когда этот человек пришел, чтобы начать обучение, он сделал то, что моя бабушка предупреждала его не делать. В то время я не мог понять всю психологию этого, но сейчас я понимаю, почему он так стал себя вести.

Чем больше я узнавал себя, тем больше я понимал «роботоподобность» людей. Они действуют как машины. Они в самом деле, кажется, состоят из механических частей.

Он вошел в мою комнату в доме моей Нани. Фактически, весь дом был моим, за исключением ее комнаты, а в доме было много комнат. Это был небольшой дом, но в нем было, но крайней мере, шесть комнат, ей нужна была лишь одна, остальные, естественно, принадлежали мне. Там больше никого не было.

Я разделил эти комнаты в зависимости от видов деятельности. В одной комнате я учился; я учился разным вещам: как ловить змей и учить их танцевать под музыку. Я учился разным магическим трюкам. Это была моя комната. Даже моей бабушке не разрешалось туда входить, потому что это было священным местом обучения, а она знала обо всем, кроме того священного, что происходило там. Па дверь я повесил записку: «Без разрешения входа нет».

Я нашел эту надпись на офисе Самбху Бабы. Я сказал ему: «Я забираю ее».

Он сказал: «Для чего?»

Я сказал: «На этой же надписи не написано, что за нее надо платить, она бесплатная. Ты понимаешь, Самбху Бабу?»

Тогда он рассмеялся и сказал: «Годами эта надпись висела перед моими глазами, и никто не сказал мне, что на ней не написана цена. Она висела на гвозде, ее мог взять любой. Ты можешь забрать ее».

И эта надпись висела на двери моей комнаты. Возможно, она еще висит там.

Этот человек, имя которого я никак не могу вспомнить, хотя все время пытаюсь, пока говорю с вами. Поскольку никто не может помочь, мы забудем о его имени. Важно было не его имя, а то из какого материала он был сделан — резины. Он пришел в костюме и галстуке в жаркий летний день! С самого начала он показал свою глупость.

В центральной Индии летом вы начинаете потеть еще даже до восхода солнца. Л он пришел одетым в носки, галстук, брюки — а вы знаете, я всегда не любил брюки. Возможно, именно такие люди создали во мне такое болезненное отношение к брюкам.

Он чихнул, когда вошел в комнату, поправил галстук и сказал: «Послушай, мальчик, я слышал о тебе много историй, поэтому с самого начала я хочу сказать тебе, что я не трус». Он оглянулся, на тот случай если кто-то слушает и сможет передать его жене, а он не знал, что я дружу с его женой. Он постоянно оглядывался по сторонам.

Я думаю, что так ведут себя все трусы. Хотя любое обобщение не содержит все истины, включая и это, но какая-то доля правды в нем есть. Иначе, зачем смотреть по сторонам, если перед тобой сидит только один ребенок. И все же он смотрел куда угодно, но только не на меня: на дверь, на окно — и все же говорил со мной. Это было так забавно и достойно сожаления, что я сказал ему: «И вы послушайте. Вы говорите, что вы не трус, а вы верите в духов?»

Он сказал: «Что?» — и посмотрел кругом, даже за стул. Он сказал: «Духов? А причем тут духи? Я представляюсь тебе, а ты представляешь духов».

Я сказал: «Я еще не представлял их. Сегодня ночью я увижу тебя с духом».

Он сказал: «В самом деле?» И он выглядел таким испуганным, он начал потеть. Было раннее летнее утро, а на нем был туго повязанный галстук.

Я сказал ему: «Можете начинать меня учить. Не тратьте время, потому что у меня много других дел».

Он посмотрел на меня, совершенно не способный поверить в то, что я говорю — в то, что мне надо сделать многое. Но его совершенно не волновал я или вещи, которые мне нужно было делать или не делать. Он сказал: «Да, я начну учить, но что ты говорил о духах?»

Я сказал: «Забудьте о них. Вечером я представлю их вам».

Теперь он понял, что я говорил серьезно. Он начал так сильно дрожать, что я не мог слышать, что он говорит. Я мог только видеть, как трясутся его длинные брюки. После одного часа обучения я сказал: «Сэр, что-то не так с вашими длинными брюками».

Он сказал: «Что не так?» Затем он посмотрел вниз и увидел, что они трясутся, и они стали трястись еще больше.

Я сказал: «Мне кажется, что что-то трясется внутри них. По почему вы трясетесь? И ведь это не только ваши брюки, это вы».

Он ушел, не закончив урок, который начал, говоря: «У меня назначена другая встреча. Я закончу урок завтра».

Я сказал: «Завтра, пожалуйста, приходите и шортах, тогда мы сможем точно сказать, трясутся это штаны или вы. Тогда все будет точно — потому что сейчас это тайна».