Проблески золотого детства

Из-за Аджита Сарасвати я не мог закончить историю, которую начал рассказывать. Он был, каким-то образом, за углом так долго, что я привык к нему. Вы помните тот день, когда я говорил об Аджите Мукерджи, известном писателе тантры, авторе книги «Искусство и картины тантры»? Я говорил, и вы можете свериться со своими записями… когда я сказал «Аджит» я не мог сказать «Мукерджи». Для меня «Аджит» всегда означал «Аджит Сарасвати». Поэтому, когда я говорил об Аджите Мукерджи, сначала я сказал «Аджит Сарасва…», потом я исправился. Я начинал говорить «Сарасвати», выговаривая «Сарасва…», потом сказал «Мукерджи».

Он, никак не вмешиваясь, присутствовал прямо за углом, ожидая, только ожидая. Такое доверие редко, хотя вокруг меня есть тысячи саньясинов с таким же благоговением. Знаете ли вы это или нет, значения не имеет; имеет значение - лишь есть благоговение или ею нет.

Аджит Сарасвати — индус, поэтому ему, естественно, легче чувствовать это благоговение, веру. Но он получил образование на Западе; возможно, поэтому он смог близко подойти ко мне. Индийское происхождение и западный научный ум — иметь это вместе — редкое явление, поэтому он уникален.

И, Гудия, придет еще много людей. Да, они неожиданно появятся! Здесь, там, везде. Они должны появиться быстро, потому что у меня не много времени. Но звук человека, появляющегося в пространстве - это не звук поп-музыки, это даже не классическая музыка; это чистая музыка, ее невозможно классифицировать… ее даже нельзя услышать, а можно только почувствовать.

Вы видите бессмыслицу? Я говорю о музыке, которую надо почувствовать, а не услышать. Да, об этом я говорю; вот, что такое просветление. Все становится тихим, как будто лягушка Басе никогда не прыгала в тот старый пруд… никогда, никогда… как будто пруд оставался без ряби всегда, вечно отражая небо, оставаясь незамутненным.

Это хайку Басе прекрасно. Я повторяю его столько раз, потому что оно всегда такое новое, и всегда наполнено новым смыслом. В первый раз я говорю, что лягушка не прыгала, и всплеска не было. Старинный пруд ни старинный, ни новый; он ничего не знает о времени. На его поверхности нет ряби. В нем звезды выглядят более прекрасно, более величественно, чем в небе над вами. Глубина пруда очень обогащает звезды. Они становятся сделанными из того же, из чего состоят сны.

Когда человек становится просветленным, тогда он знает, что лягушка не прыгнула… старинный пруд не был старинным. Тогда человек знает, что это такое.

Кстати, это все. Но пока я снова не забыл… бедная история, которую я начал рассказывать вчера. Вы могли подумать, что я не вспомню, но я могу забыть обо всем, за исключением прекрасной истории. Даже когда я умру, если вы захотите, чтобы я начал разговаривать, спросите меня что-нибудь об истории — хотя бы о баснях Эзопа, Панчтантре, Джатаке или просто о притчах Иисуса.

Вчера я говорил… все это началось с метафоры «собачья смерть». Я сказал, что у бедной собаки нет ничего общего с этим выражением. Но за этой метафорой скрывается история, а из-за того, что миллионы людей умрут собачьей смертью, се стоит понять. Возможно, вы ее уже слышали. Я думаю, что каждый ребенок это слышал; она так проста.

Бог создал мир: мужчину, женщину, животных, деревья, птиц, горы — все. Возможно, он был коммунистом. Сейчас это не хорошо; хотя бы Бог не должен быть коммунистом. Было не хорошо, если бы его называли «товарищ Бог»: «Товарищ Бог, как дела?» Это просто не звучит хорошо. Но история говорит, что он дал всем двадцать лет жизни. Всем была дана одинаковая жизнь. Как и ожидалось, мужчина встал и сказал: «Только двадцать лет? Этого недостаточно».

Это что-то говорит о мужчине: ничего не достаточно. Никогда не достаточно. Женщина не встала. Это так же говорит что-то о женщине. Она довольствуется малым. Ее желания очень человечны; она не просит звезд с неба. На самом деле, она посмеивается над мужчиной за все его попытки достичь Эвереста, или луны, или Марса. Она не может понять, в чем здесь дело. Почему бы нам просто не пойти и не посмотреть телевизор? Насколько я знаю, просмотр телевидения…

Яшу потупилась. Не стыдись. Я ничего не говорю против женщин, смотрящих телевизор. Я говорю о себе. Я думаю, что женщина смотрит телевизор только ради рекламы, и все; новое мыло, или шампунь, или новая машина… новое, что-нибудь новое.

В рекламе все всегда новое. В действительности, это старые вещи по-новому упакованные. Да упаковка новая, ярлык тоже новый, новое название. Но женщина заинтересована в новой стиральной машине, холодильнике или велосипеде. Интерес женщины непосредственен.

В этой истории она не встала и не сказала Богу: «Что? Всего двадцать лет?» На самом деле, когда мужчина вставал, женщина тянула его

назад, говоря: «Сядь, мужчина. Почему ты ворчишь, всегда ворчишь? Ты, старый ворчун, сядь».

Но мужчина стоял на своем и сказал: «Я выступаю против этого установления в двадцать лет. Надо больше».