Проблески золотого детства

Доктор Эйхлинг — я не могу называть его Шуньо, потому что на его офисе в Аризоне на вывеске написано «Офис доктора Эйхлинга». Если вы позвоните ему, его помощник скажет: «Доктор Эйхлинг? Его нет. Он на совещании». Я снова буду называть его Шуньо, когда эта вывеска исчезнет, и его глупый помощник скажет: «Кто такой Эйхлинг? Мы никогда о нем не слышали. Да, однажды он был здесь, но поехал в Индию и там умер. Сюда вернулся человек по имени Шуньо». Я буду звать его Шуньо только тогда, когда он глубоко закопает свою вывеску.

Но история или сплетня, говорит вам о том, что все сначала существует в уме; только потом в теле. Тело — это продолжение ума в материи. Мозг — это начало этого продолжения, а тело — это его полное проявление, но зерно находится в уме. Ум несет не только зерно тела, но также у него есть возможность стать почти ничем. Его возможности бесконечны. В нем содержится все прошлое человечества — и не только человечества, но и даже и дочеловеческого прошлого.

За девять месяцев в утробе матери ребенок проходит три миллиона лет эволюции… конечно, очень быстро, как будто вы смотрите кино так быстро, что с трудом можете увидеть что-то — просто мелькание. Но за девять месяцев ребенок определенно проходит через всю жизнь с самого начала. В начале — и я не цитирую Библию, я просто рассказываю факты жизни каждого ребенка — в начале, каждый ребенок — это рыба, так же как и раньше вся жизнь зародилась в океане. Человек все еще несет в своем теле столько же соли, сколько содержится и в океанской воде. Человеческий ум снова и снова проигрывает драму: всю драму рождения, от рыбы до старика, вздыхающего в последний раз.

Я хотел вернуться обратно в деревню, но было почти невозможно вернуть то, что было утеряно. Это тогда я научился тому, что лучше никогда ни к чему не возвращаться. С тех пор я побывал во многих местах, но никогда не возвращался обратно. Однажды покинув место, я никогда не возвращался. Этот эпизод из детства навсегда установил определенную схему, структуру, систему. Хотя я хотел пойти, не было поддержки. Моя бабушка просто сказала: «Нет, я не могу вернуться в ту деревню. Если моего мужа там нет, почему я должна возвращаться? Я приезжала туда только ради него, не из-за деревни. Если мне придется уехать куда-то, я бы хотела поехать в Кейджурахо».

Но это тоже было невозможно, потому что ее родители умерли. Позже я навестил дом, где она родилась. От него остались одни руины. Не было возможности вернуться туда. И Бхура, который был единственным человеком, готовым вернуться, умер сразу после смерти своего хозяина, через двадцать четыре часа.

Никто не был готов, что эти две смерти произойдут так быстро, особенно я, для кого оба человека значили гак много. Бхура мог быть всего лишь покорным слугой моего дедушки, но для меня он был другом. Большую часть времени мы были вместе - в полях, в лесу, на озере, везде. Бхура следовал за мной как тень, не вмешиваясь, всегда готовый помочь, и сердце его было так велико… такой бедный, и, в то же время, такой богатый.

Он никогда не приглашал меня в свой дом. Однажды я спросил его: «Бхура, почему ты никогда не приглашаешь меня в свой дом?»

Он сказал: «Я так беден, что хотя я хочу пригласить тебя, моя бедность не позволяет сделать это. Я не хочу, чтобы ты увидел этот уродливый дом во всей его грязи. Я не вижу, чтобы у меня в этой жизни был случай, чтобы пригласить тебя. Я действительно отбросил даже саму мысль».

Он был очень беден. В той деревне было две части: одна для высших каст, а другая для низших, по другую сторону озера. Вот там жил Бхура. Хотя я много раз пытался прийти к нему в дом, я не смог, потому что он следовал за мной как тень. Он помешал бы мне, даже если бы я сделал шаг в том направлении.

Даже моя лошадь слушала его. Когда она начинала идти к его дому, Бхура говорил: «Нет! Не иди». Конечно, он воспитывал лошадь с самого ее детства; они понимали друг друга, и лошадь останавливалась. Нельзя было заставить лошадь двигаться в сторону дома Бхуры или даже в сторону бедной части деревни. Я видел ее только издалека, с другой стороны, богатой, где жили брамины и джайны и все тс, кто от рождения были чисты. Бхура был шудрой. Слово «шудра» означает «нечистый от рождения», и для шудры невозможно очистить себя.

Это работа Ману. Поэтому я осуждаю его и ненавижу его. Я осуждаю его и хочу, чтобы мир знал об этом человеке, Ману, потому что пока мы не знаем о таких людях, мы никогда не сможем освободиться от них. Они будут продолжать влиять на пас так или иначе. Раса ли это — даже в Америке, если вы негр, вы шудра, ниггер, неприкасаемый

Негр ли вы или белый человек, обоим надо познакомиться с безумной философией Ману. Это Ману очень тонко подействовал на две мировые войны. И возможно, он будет причиной третьей, последней… действительно влиятельный человек!