Я хотел вернуться в деревню, но не мог. Я должен был пойти на компромисс, чтобы не причинить боль своей матери. Но я знаю, что причинял ей боль. Я никогда не делал то, что она хотела, на самом деле, было даже наоборот. Естественно, постепенно она начала воспринимать меня как того, кто был потерян для нее.
Иногда случалось так, что я сидел напротив нее, и она спрашивала: «Ты видел кого-нибудь? Потому что я хотела послать кого-нибудь принести овощей с рынка». Рынок был недалеко — деревня была маленькой, он был всего в двух минутах - а она спрашивала: «Ты видел кого-нибудь?»
Я говорил: «Нет, я совершенно никого не видел. Дом кажется совершенно пустым. Странно, куда делись все родственники? Они всегда исчезают, когда надо что-то сделать». Но она не просила, чтобы я пошел и принес ей овощи. Она пыталась один или два раза, а потом отказалась от этой идеи.
Однажды она попросила меня купить бананы, а я принес помидоры, питому что по дороге я забыл. Я старался изо всех сил; вот в чем проблема. Я повторял про себя: «Бананы… бананы… бананы… бананы…» — а потом залаяла собака или кто-то спросил меня, куда я иду, а я продолжал говорить: «Бананы… бананы… бананы…»
Люди сказали: «Эй! Ты сошел с ума?»
Я сказал: «Замолчите. Я не сошел с ума. Вы сошли с ума. Что это за ерунда, перебивать людей, когда они тихо делают свою работу?» По к тому времени я забыл, что я шел покупать, поэтому я принес то, что смог достать. Но именно помидоры не нужно было приносить, потому что они не допускались в джайнском хозяйстве. Моя мать схватилась за голову, говоря: «Это бананы? Когда же ты поймешь?»
Я сказал: «Боже мой! Ты просила бананы? Я забыл — прости меня»
Она сказала: «Даже если ты забыл, разве ты не мог купить что-то другое, не помидоры? Ты знаешь, что помидоры недопустимы в нашем доме», - потому что они такие красные… просто красный цвет может напомнить тебе кровь или мясо. Даже помидора достаточно, чтобы джайн заболел.
Бедные помидоры! Они такие простые ребята и такие медитативные. Если вы увидите их сидящими они сидят прямо как буддистские монахи со своими бритыми головами, и они кажутся такими центрированными, как будто они были такими всю свою жизнь, такими укорененными… но джайны не любят их.
Поэтому мне пришлось забрать эти помидоры и раздать их нищим. Они всегда были рады видеть меня. Нищие были единственными, кто был рад меня видеть, потому что это было всегда, когда меня посылали выбросить что-нибудь. Я никогда не выбрасывал, я отдавал это нищим.
Я не мог жить в семье так, как жили все. Все рожали; каждая женщина была почти всегда беременной. Когда я вспоминал свою семью, я сразу начинал думать о том, чтобы выйти из себя, хотя я не могу выходить из себя; я просто наслаждаюсь мыслью об этом. Все женщины всегда были с большими животами. Одна беременность заканчивается, начинается другая - и столько детей…
«Нет, — сказал я своей матери, я знаю, что это причинит тебе боль, и мне очень жаль, но я буду жить со своей бабушкой. Она единственная, кто может понять меня и позволить мне не только любовь, но и свободу».
Однажды я спросил свою Наин: «Почему ты дала жизнь моей матери?»
Она сказала: «Что это за вопрос!»
Я сказал: «…потому что в этой семье каждая женщина всегда несет в своем животе груз. Почему ты родила только мою мать, и не родила другого ребенка — хотя бы брата для нее?»
Тогда она сказала то, что я не могу забыть: «Это тоже было из-за твоего Наны. Он хотел ребенка, поэтому мы договорились. Я сказала ему: «Только один ребенок, кто бы он ни был: мальчик это или девочка», — потому что он хотел мальчика». Она засмеялась: «И хорошо, что родилась девочка, иначе откуда бы я взяла тебя? Да, это хорошо, — сказала она, — что я не родила других детей; иначе тебе бы не понравилось и это место. Здесь было бы слишком людно».
Я оставался в деревне своего отца одиннадцать лег, и я был вынужден, почти силой, пойти в школу. А это было дело не одного дня, это была каждодневная рутина. Каждое утро меня заставляли идти в школу. Один из моих дядей, или кто-то еще, отводил меня туда и ждал снаружи, пока учитель не забирал меня, как будто я был частной собственностью, переходившей из одних рук в другие или как пленник, переходивший от одного к другому. Вот что такое образование; насильственное и жестокое явление.
Каждое поколение старается испортить новое поколение. Это, конечно, вид насилия, духовное насилие и естественно, чем сильнее и могущественнее мать и отец, тем больше они могут заставлять маленького ребенка. Я был бунтарем с самого первого дня, когда меня привели в школу. В то мгновение, когда я увидел ворота, я спросил моего отца: «Это тюрьма или школа?»
Мой отец сказал: «Что за вопрос! Это школа. Не бойся».
Я сказал: «Я не боюсь, я просто спрашиваю, как мне к этому относиться. Зачем нужны эти большие ворота?»
Ворота были закрыты, когда все дети, пленники, были внутри. Они открывались снова только вечером, когда детей отпускали на ночь. Я до сих пор помню ворота. Я до сих пор помню себя, стоящего рядом с отцом, готовым зарегистрироваться в этой ужасной школе.