Пробуждение

Зал вмещает множество гостей. Вот старый мсье Люсьен Сантьен прислонился к колонне и смеется над чем-то, что ему рассказывает мсье Лафирм, да так, что толстые плечи трясутся. Его сын Жюль вместе с ним. Жюль хочет жениться на ней. Она смеется. Интересно, Феликс уже рассказал отцу? Молодой Жером Лафирм на диване играет с Леандром в шашки. Маленькая Полин стоит рядом и надоедает им, мешая игре. Леандр корит ее. Она начинает плакать, но старая черная Клементина, ее няня, недалеко. Она хромает через зал, чтобы забрать и увести ее. Как ранима маленькая!

Но она ходит и действует самостоятельно лучше, чем год или два назад, когда она упала на каменный пол в зале и набила огромное «бо-бо» на лбу. Пелажи переживала и сильно сердилась по этому поводу. Она распорядилась постелить коврики и набросать шкуры бизона на плиты, пока маленькая не начнет ходить достаточно уверенно.

— Il ne faut pas faire mal a Pauline[49].

Она произносит это вслух «faire mal a Pauline»[50] («Полин больно»).

Но вот она устремляет свой взгляд за пределы салона, возвращается в большую столовую, туда, где растет белый мирт. А! Как низко кружит эта летучая мышь. Она на всей скорости ткнулась мэ’эм Пелажи в грудь. Но мэ’эм Пелажи не знает об этом. Она там, в столовой, где ее отец и его друзья сидят за вином. И как всегда, говорят о политике. Как надоело! Она слышит, что они произносят слово «la guerre»[51] чаще, чем один раз. Война. A-а! У них с Феликсом есть поинтереснее темы для разговора — там, под дубами, или в тени олеандров.

Но они были правы! Звуки пушечных выстрелов в Самтере прокатились по Южным Штатам, и их отзвуки слышны были на всем протяжении Кот Жуаёз.

И все-таки Пелажи не верит. Не верит до тех пор, пока перед ней не встанет, уперев голые черные руки в бока, Ла Риканез и с вызывающей наглостью не осыплет ее отборной руганью. Пелажи хочется убить ее. Но она все еще не верит. До тех пор, пока в ее комнату, ту, что над столовой, там еще свисают плети цветущих лиан, не придет Феликс — попрощаться. Ссадины от вдавившихся ей в грудь медных пуговиц его нового серого мундира так и остались на нежной коже. Она сидит на диване, он рядом с ней, оба безмолвны от боли. Комната не должна меняться, даже диван должен быть на том же месте, и мэ’эм Пелажи решила тридцать лет назад, что однажды ляжет на него, когда придет время умирать.

Но нет времени лить слезы, когда враг у двери. И дверь не была для него препятствием. Вот они уже громыхают по залам, пьют вино, бьют хрусталь и стекло, срывают картины со стен.

Один стоит перед ней и приказывает ей покинуть дом. Она отвечает пощечиной. О, какое красное пятно выступает — красное, как кровь, — на его побледневшей щеке! И вот рев огня, отблески пламени обрушиваются на ее подвижную фигуру. Она хочет показать им, как умирает дочь Луизианы на глазах завоевателей. Но за ее колени в ужасе цепляется маленькая Полин. И маленькую Полин надо спасти.

— Il ne faut pas faire mal a Pauline.

И снова она произносит вслух это «faire mal a Pauline».

Ночь близилась к концу. Мэ’эм Пелажи сползла со скамьи, где она долго сидела, и несколько часов лежала ничком без движения на каменном полу. Когда она заставила себя подняться на ноги, то двигалась как во сне. Обошла громадные, величественные колонны, одну за другой, прикоснулась руками и прижалась щекой и губами к бесчувственному кирпичу.

— Adieu, adieu![52] — шептала мэ’эм Пелажи.

Луна больше не светила, чтобы показывать ей дорогу к хижине. Самой яркой точкой на небе теперь была низко висевшая на востоке Венера. Летучие мыши больше не порхали над развалинами. Даже пересмешник, часами заливавшийся в ветвях старого тутового дерева, и тот усыпил себя собственными трелями. Наступал самый темный час перед рассветом. Мэ’эм Пелажи торопливо пошла через мокрую цепкую траву, отмахиваясь от шлепков тяжелого мха, к хижине — к Полин. Она ни разу не обернулась на маячившие позади, как громадное чудовище, развалины — черное пятно в окутавшей их темноте.

IV

Чуть больше года прошло с тех пор, как старое поместье Вальме подверглось преобразованию и стало предметом обсуждения и восторгов всего Кот Жуаёз. Напрасно кто-то стал бы теперь искать развалины — они исчезли. Не было больше и бревенчатой хижины. На открытом пространстве, освещенное лучами солнца, обдуваемое ветром, высилось стройное здание, построенное из древесины лучших сортов, какие только поставлялись в этот штат. Здание покоилось на прочном кирпичном фундаменте. В одном из уголков симпатичной галереи сидел Леандр и курил свою послеобеденную сигару, болтая с соседями. Дом предназначался для того, чтобы стать его временным пристанищем, здесь жили его сестры и дочь.

Смех молодежи доносился из-под деревьев неподалеку и из самого дома, где La petite играла на рояле. С рвением молодого музыканта она извлекала из клавиш мелодии, казавшиеся чудесными уху восхищенной мам’зель Полин.