Пробуждение

— Обязательно, дедушка. На обратном пути — я у вас. А пока до свидания, дело у меня серьезное, — махнул рукой Шульгин на прощание деду и петуху и двинулся по деревне.

«Деда подвел… Лопату взял, обещал лекарство захватить, а тут, может, и не увижу никогда этого деда… Подвел деда…»

Вскоре деревня кончилась. Было тепло, и пели жаворонки. Внизу, у крохотной то ли речки, то ли канавы, привязанные к колышкам, паслись пестрые телята. Некоторые жалобно смотрели на него, надеясь, наверно, на чудо — что он подойдет к ним и отвяжет, и они будут носиться на воле. А может, они ждали и не этого, а просто хотели, чтобы он побыл с ними, погладил их, потому что они уже давно соскучились по людям.

Ему захотелось подойти. Но невдалеке сплошной темно-синей стеной поднимался лес, и, увидев его, Шульгин поправил лямку рюкзака и быстро зашагал по дороге.

Он был свободным. Ему принадлежал весь мир: трава и цветы, земля и небо, солнце и нагретый за день, почти что видимый воздух… Он расстегнул штормовку и, придерживая за спиной рюкзак, помчался по траве. Прохладный вечерний ветер ерошил волосы, забирался под одежду и, казалось, хохотал там, охлаждая горячую кожу…

… Теперь одежда намокла и прилипла к телу. Губы и подбородок дрожали. Затекшие ноги отказывались стоять. Он почти висел на выкрученных руках.

«Надо же что-то делать, кого-то звать», — думал он и знал, что до утра все бесполезно. Теперь ночью здесь никого не могло быть.

«Они следили за мной, следили!.. А я этого не видел!.. И я околею тут, если никто не придет… Но откуда здесь эти люди? Почему столько лет они свободно разъезжают по стране? Значит, победа еще не отменяет жестокости. И остаются люди, которые только и ждут момента. Затаились и ждут, как эти двое… А что они говорили? Что следили с того дня, когда Анатолий Дмитриевич попал в больницу…»

Он приподнялся на носках — так меньше болели руки. Распрямив плечи, насколько позволял шнур, попробовал повернуться вокруг дерева. Нога нащупала корень, он встал на него — острый сучок ствола врезался в спину. Попытался вернуть прежнее положение, но это не удалось — штормовка зацепилась за сук, и теперь ко всем его болям прибавилась еще одна, самая острая.

«Ничего, я привыкну к этому, ведь я живу… Пусть глупо жил и глупо страдаю, но все-таки у меня есть надежда… А если это конец, что тогда? Если я никогда не узнаю, нашли этих бандитов или нет? Если бы нашли! Если бы только нашли!.. Я же хотел как лучше. Я же понимал, что золото не может принадлежать ни мне, ни Анатолию Дмитриевичу. И шел за ним для того, чтобы он сам рассказал о своем предательстве, сам повинился перед людьми. И тогда именно я помог бы ему выйти из тупика, в который он себя загнал… Пошел один и загубил серьезное дело… Но я еще смогу. Я еще докажу им!» — угрожал он кому-то неизвестному, и только своим врагам, тем двум гадам, он не угрожал. Потому что угрожать им было бы теперь бесполезно.

Склонив голову на грудь, слушал, как вдали грохотал гром. Дождь стихал, и лишь одинокие капли, сбегавшие с хвои, по-прежнему падали на голову и плечи. Он слышал их, слышал, как они позванивают, пробиваясь сквозь тяжелые лапы сосны. И видел солнце над лесом, готовое упасть за деревья, и себя, расставляющего палатку… Как это было давно. И было ли? Может быть, он всю жизнь простоял, привязанный к дереву?.. Нет, было, потому что он ел рыбные котлеты с батоном и поглядывал на часы — торопил стрелки к утру. Рядом лежали саперная лопата и завернутый в марлевую тряпку пистолет…

Двое случайных

Дождь хлынул с новой силой. Шульгину казалось, что он стоит под водопадом. Намокшая кора стала скользкой. Ему удалось сдвинуть руки вниз и согнуть колени. Попробовал шевелить затекшими пальцами и не мог. Но теперь отдыхали ноги, это принесло облегчение.

За несколько часов, которые он простоял у дерева, вспомнил всю свою жизнь. Он еще не мог толково разобраться в ней, охватить ее целиком и лишь разглядывал отдельные куски, не связанные между собой ни местом, ни временем.

Он помнил себя не только в лесу, не только дома, но, казалось, когда его, Шульгина, еще не было на свете… Он жил среди разных людей — родители, сестра, соседи, учителя, ребята по школе. С ними можно было разговаривать, шутить, смеяться. Они в любую минуту могли прийти на помощь — только попроси. Но ему не нужно было просить, потому что они делали все, чтобы он ни в чем не нуждался. И он не задумывался, не понимал, какое это счастье — быть среди них, встречаться с ними каждый день, просто смотреть на них, как они ходят, работают, думают, разговаривают, молчат… Они были вечно, эти люди. И будут вечно… Но тут же, вблизи находились другие люди. Они затаились, он их не видел, и, пока не мешал им, они не обращали на него внимания. И вот наступило время — их пути пересеклись… Как просто они сделали свое дело — оставили его на смерть.