Пробуждение

«Значит, вот оно, золото! Значит, Анатолий Дмитриевич говорил все это не в бреду. Значит, и бывшие полицаи — тоже правда, и они здесь, рядом». Он дрожал от напряжения и страха и поглядывал по сторонам.

Шульгин сгреб землю, и руки снова прикоснулись к холодному и словно мокрому металлу. Теперь нужно было сходить за рюкзаком. Несколько секунд он не решался встать и пойти — ему было страшно хотя бы на время оставить тайник. Но вот он бросил лопату, принес рюкзак и, вытряхнув все, что там было, встал на колени перед ямой.

Золото было трудно брать. Оно вываливалось из рук, словно не желая расставаться с землей. Выскальзывая, падало обратно в яму — раздавался глухой стон, будто удар отдаленного колокола.

Шульгин торопился. Он не очищал золотые кирпичи от приставшей к ним влажной земли, а вместе с землей перекладывал в рюкзак. Наконец-то им овладел восторг. «Нашел! — думал он. — Я пришел и нашел! И какой же молодец Анатолий Дмитриевич, что рассказал именно мне о тайнике. Он доверил мне, и я нашел! Если бы раньше он сам это сделал и привез золото домой, у него и тогда не хватило бы смелости сказать кому-нибудь об этом. Тем более — признаться, кем он был. Сидел бы на своем золоте до самой смерти, лишь изредка воруя из него, как мышь…»

На седьмом кирпиче яма опустела. Он посветил фонариком, покопал глубже — ничего нет. Засыпал яму. Нарвал травы и набросал на свежую землю. Он думал о том, что, если эти двое появятся утром здесь, может, и не заметят, что кто-то копал.

Сунул в рюкзак палатку, лопату и фонарик — с трудом поднял на спину и двинулся по лесу. Он надеялся быстро выйти на опушку.

Луна спряталась. В темноте он натыкался на ветки, а когда лицом попадал в паутину, старался как можно скорее освободиться от нее. Казалось, что лес теперь видит его и помогает надежней укрыться от постороннего глаза.

«Спасибо, лес, только уж не перестарайся, пожалуйста. Выведи на дорогу, чтобы знать, куда идти. Теперь нужно быть втрое осторожней. Давай, старик, помоги найти твой край!..»

Он долго шел. Вспотел и устал. На рассвете остановился и огляделся. Вокруг, вечные и неподвижные, стояли сосны и ели. Между ними, будто первый этаж, густел кустарник.

Шульгин понял, что не знает, в какую сторону идти.

«Ничего, теперь это мелочь. Главное — сделано, а выйти отсюда — пара пустяков, — успокаивал он себя. — Вот отдохну, лучше соображать стану, а там двину в нужную сторону и выйду».

Прислонился к дереву, сел на землю. Закрыл глаза и подумал, что ему нельзя здесь оставаться, нужно идти дальше…

«Так, наверное, замерзают… Понимают, что спать нельзя, но ничего уже с собой поделать не могут…»

Самый нежный звук

Лес поредел. Стали попадаться невысокие редкие кусты, похожие на пышные однообразные клумбы. Они были такие ровные, такие аккуратные, словно постриженные заботливым садовником. На их ветках набухли пушистые сережки — золотисто-белые гирлянды.

Земля становилась мягче и мягче. Ботинки утопали во мху. Вот уже толстые подошвы шлепают по воде. Дальше начались кочки.

Он остановился и посмотрел кругом. Впереди слышалось кряхтение лягушек. Туда путь был закрыт — болото.

Шульгин поправил рюкзак и повернул обратно. Встревоженные птицы суетились рядом, перелетали с ветки на ветку — уводили от гнезд. Одна из них, маленькая и самая бойкая, вилась почти у лица, что-то трещала на своем языке, и было видно по всему — недовольна.

— Кыш! — махнул он рукой. Но птица не унималась. Лишь на мгновение садилась на ветку и нахально глядела в упор, словно готовилась к драке.

— Не ругайся, малявка, лучше выведи на дорогу, — попросил он.

Но птица уже достаточно увела его от гнезда, а потому особенно громко свистнула напоследок и тут же пропала.

Он пожалел, что остался один — хоть птица, а все же попутчик.

«Дикие птицы — не то, что домашние, — думал он, вспоминая соседских Орла и Решку. — Домашние общительные, веселые и пели звонкие песни. Правда, из этих песен нельзя было понять — радостно им или грустно».

Часто сосед выпускал их. Они долго летали, а если и садились, то почти всегда на металлический карниз, который держал шторы.

— Не бойтесь, крохи, — говорил Анатолий Дмитриевич, насыпая корм. — Хоть вы и в неволе, а все ж свободнее, чем я. Вас-то я могу выпустить в любое время. А вот меня уж выпустить невозможно…

Шульгин не понимал, о чем говорил Анатолий Дмитриевич, а потому лишь улыбался…

«Что с ним теперь? Может быть, он уже пошел на поправку и жалеет о том, что рассказал мне? А вдруг Витя и наполеоны, узнав, что я исчез, ударили во все колокола, и там уже ищут меня? Уже добрались до Анатолия Дмитриевича и требуют, чтобы он рассказал?.. Скорее из этого леса. Домой! Там родители сойдут с ума!..»

Наконец Шульгин вышел из болота снова в лес. Под ногами была твердая земля. Он нашел кусты погуще, сел и привалился к молоденькой елке.