Пробуждение

Приход пианистки вызвал всеобщее удивление и настоящую радость. В зале царил дух умиротворения и ожидания. Эдна почувствовала себя чуточку смущенной оттого, что именно она стала причиной прихода сюда этой властной маленькой женщины. Она не смеет предлагать что-то и умоляет мадемуазель Рейц полагаться на себя в своих предпочтениях. Эдна, как она сама о себе говорила, очень любила музыку. Хорошо исполненные мелодии вызывали в ее голове самые разные образы. Ей нравилось сидеть по утрам в комнате, когда миссис Ратиньоль упражнялась в игре на фортепиано. Одну пьесу, которую часто играла Адель, Эдна назвала «Одиночество». Это была короткая грустная мелодия. Пьеса называлась как-то по-другому, но Эдна дала ей свое название. Когда она слышала ее, то в воображении возникал образ мужчины, стоящего у одинокой скалы рядом с морем. Он был наг и пребывал в состоянии безнадежной обреченности, глядя вдаль на птицу, улетающую от него прочь.

Другая пьеса вызывала у Эдны образ молодой женщины, облаченной в платье с высокой талией времен Империи, идущей танцующей походкой по длинной улице, с обеих сторон которой высились высокие изгороди. Еще одна напоминала ей детей за игрой, а какая-то – скромную женщину, поглаживающую кота.

При первых же аккордах музыки по спине миссис Понтелье побежали мурашки. Она не первый раз слышала сольную игру. Но возможно, это был первый раз, когда она была готова, возможно, это был первый случай, когда все существо Эдны было способно воспринять музыкальную тему.

Она ожидала появления явственных картин, которые, как она думала, предстанут в ее воображении. Однако ждала напрасно.

Эдна не почувствовала ни одиночества, ни надежды, ни желания, ни отчаяния. Самые глубоко запрятанные страсти поднялись в ее душе; раскачивая ее, они хлестали ее, как морские волны. Эдна дрожала, она была потрясена, слезы слепили ее.

Мадемуазель Рейц закончила играть. Она встала, церемонно поклонилась и вышла, не останавливаясь, чтобы услышать слова благодарности или аплодисменты. Проходя по галерее, она потрепала Эдну по плечу:

– Ну, как вам понравилась моя игра?

Миссис Понтелье была не в силах говорить. Она судорожно сжала руку пианистки.

Мадемуазель Рейц поняла волнение Эдны и даже ее слезы. Она снова потрепала ее по плечу и сказала:

– Вы единственная, ради которой стоило играть. Все остальные? А-а! – И ушла шаркающей походкой, бочком направляясь вдоль галереи к своей комнате.

Однако мадемуазель Рейц ошибалась насчет «всех остальных». Ее игра вызвала бурю восторгов. «Какая страстность!» «Какая артистка!» «Я всегда говорю, что никто не может играть Шопена так, как мадемуазель Рейц!» «Эта последняя прелюдия! BonDieu![20] Она потрясает человека!»

Близилась ночь, и всеобщее мнение склонялось к тому, чтобы разойтись по коттеджам. Но кто-то – возможно, это был Роберт – подумал о том, чтобы искупаться в этот таинственный час под этой таинственной луной.

Глава X

Как бы там ни было, Роберт предложил, и никто не выразил другого мнения. Все были готовы следовать за ним, когда он пошел впереди. Он, однако, не возглавил шествие, а только направил, а сам отстал и шел вместе с влюбленными, которые не скрывали своего настроения продолжать в прежнем ключе и держались обособленно. Роберт шел между ними, из вредности или из простого озорства – было непонятно даже ему самому.

Супруги Понтелье и Ратиньоли шли впереди; женщины опирались на руки своих мужей. Эдна слышала голос Роберта сзади, иногда она даже могла разобрать, что он говорил. Она гадала, почему молодой человек не присоединился к ним. Это было на него так не похоже. С недавних пор Роберт временами исчезал на целый день, восполняя упущенное удвоенной преданностью на следующий день, как будто хотел наверстать потерянные часы. Эдна скучала по нему в те дни, когда он под каким-то предлогом отсутствовал, подобно тому, как скучают по солнцу в пасмурный день, не особенно думая о нем, когда оно сияет на небе.

Компания разбилась на небольшие группы. Все болтали и смеялись, некоторые напевали. В отеле Клейна играл оркестр, и до идущих доносились мелодии, приглушенные расстоянием. Вокруг ощущались странные, необычные запахи моря и водорослей, сырой, свежевспаханной земли и тяжелый аромат белых цветов, доносящийся откуда-то неподалеку. Но ночь не обременяла собой море и сушу. Темноты не ощущалось, не было теней. Белый лунный свет заливал мир, подобно тайне.

Люди вошли в воду, как в свою естественную среду. Море было спокойным, оно лениво вздувалось широкими валами, перетекающими один в другой; волны не разбивались до самого берега, где они превращались в маленькие пенящиеся гребни и откатывались назад, извиваясь, как медлительные белые змеи.