Пробуждение

Грохочут молота,

Жизнь пасмурна рабочих,

Тяжка и коротка.

— Я думаю, что вы сами уже немного разобрались в том, кто у нас настоящий враг внутренний, а внешнего мы знаем. И вы теперь или немного погодя, но встанете на сторону трудовых людей и против хозяев. А кроме того, я ведь никакой агитации не вел, а преданно служил царю и отечеству. Вы сами это знаете, вместе в поиски ходили. И Георгии с медалями ведь задаром нашему брату не дают. Да вот и теперь я тяжело ранен, могу и калекой остаться и тоже за «престол и отечество». А потом... — Голенцов сделал паузу, — доктор Габай о вас хорошо отзывался и сказал, что вам можно верить.

— Как? Вы с Габаем вели такой же откровенный разговор?

— Мы поровну были откровенны — и я, и он.

— Вы знали раньше друг друга?

— Никогда не встречались. Только здесь, в лазарете. Он за мной ухаживал и днем и ночью и еще сестра милосердия Ниночка. Вот и разговаривали. Габай рассказал мне про своего папашу портного, у которого их, детей то есть, было семеро. Беднота, каких мало.

Габай и учился-то на средства местной общины за свои способности. У нас с ним много думок одинаковых. Человек он знающий и решительный.

Не знаю, насколько затянулся бы наш разговор. Я забыл и о времени. Но скрипнула дверь, и в комнату вошел Бек.

— Вот что, господа разведчики, — сказал он полушутя, полусерьезно, — кончайте разговоры. Вам, Голенцов, много говорить нельзя, а подпоручик не учел этого. Попрощайтесь.

— Прощайте, Федор Васильевич. Большое спасибо за сегодняшний разговор. Я его не забуду. От всего сердца желаю вам скорее поправиться. Напишите, как будут идти ваши дела.

Я впервые протянул ему руку.

— До свиданья, Михаил Никанорович! Надеюсь, что мы встретимся на одной дорожке, за одним делом. Желаю вам здоровья и остаться в живых.

Мы крепко пожали друг другу руки, и я вышел в сад. Вскоре появился Габай.

— Не знал я, что ты так разговоришься с Голенцовым, — сказал он, — а то я раньше бы пришел. Разведчик очень доволен твоим посещением.

— Знаешь, Бек, и я тоже очень доволен нынешним днем. Совершенно неожиданно я получил столько материала для размышлений, что едва ли скоро разберусь в нем. Все это так ново, непривычно, не то с головы на ноги многое ставится, не то наоборот. То, что я считал до сих пор священным и непоколебимым, оказывается сомнительным и неверным, истина — уже не истина, а обман. Старые боги палкой сгоняются со своих пьедесталов и подлежат сдаче на слом. Мне только двадцать два года, но я успел прочесть уйму книг. Однако ни в одной из них не нашел ничего подобного слышанному сегодня. После твоих рассуждений и бесхитростного рассказа Голенцова у меня в голове круговорот. Действительно, как ты говоришь, нужно разобраться. Прощай, Бек, поеду к себе.

— Ну что ж! Если ты в таком состоянии, тебе и впрямь хорошо побыть наедине. Будь здоров, Герман. Думаю, наш разговор сегодня не последний. Рассчитываю вскоре снова увидеть тебя. 

В ближайшую неделю мы в основном проводили занятия и готовились к поиску между Щарой и Ведьмой — там предполагалось захватить полевой караул. Весь день я был занят, к вечеру сильно уставал: овладение техникой разведчика даром не давалось. Тем не менее каждую свободную минуту я думал о том, что узнал из разговоров с Габаем и Голенцовым. Без особого труда я убедился, что они дали мне только некоторые намеки по важным жизненным вопросам. Очень многое еще нужно было узнать, чтобы разобраться в них. Попытки самому найти ответы, естественно, ни к чему не привели — я только запутался еще больше в нахлынувшей на меня стихии. 

Голенцов не одинок

В сентябре нашу дивизию перебросили на Юго-Западный фронт. Выгрузившись на железнодорожной станции, мы в два перехода перешли в район 30–40 верст севернее Ковеля на реке Стоход и заняли позиции.