Пробуждение барса

«Вот муж, чей горестный вид да послужит примером многим, даже мне, грешному, — вздохнул служитель креста. — Князь удручается делами царства, а меня сатана искушает… — Тбилели прижал к груди крест. — Но дела церкви — главная моя забота… не следовало бы медлить с обещанным вкладом. Или напомнить царю?.. Нет, не время… Может, сам догадается оставить распоряжение. Надо выпытать у Газнели, князь должен знать».

Тбилели грузно поднялся, поправил на груди золотой, усеянный бриллиантами крест и подошел к Газнели. Склонившись друг к другу, они зашептались…

Резкие звуки рога, цоканье копыт, крик команды, звон оружия взбудоражили двор.

Бойкая Хорешани Газнели, дочь начальника замка, открыла окно.

— Мухрам-батони прилетел! Ах, какой красавец Мирван!

Лицо Астандари покрылось бурыми пятнами.

— Где, где? — бросились к раскрытому окну княжны.

— Величественного Мухран-батоии за много верст узнаешь по драгоценному оружию, оранжевому бархату и черному сафьяну.

— У Мирвана заблестели глаза, князь, кажется, на Хорешани смотрит.

— Неправда, это твои змеиные косы зажигают Мирвана.

— Дорогие, у Теймураза конь белый, как шапка Мкинвари-мта.

— А у Мирвана конь чернее сердца уродливой девушки.

— Выдумываешь, Тасо, Мирван не муха, зачем ему садиться на что попало?

Смеясь и подталкивая друг друга, княжны наблюдали за позеленевшей Астан. Особенно изощрялась хорошенькая Хорешани, зная тайную вражду ее отца с Леоном Магаладзе.

Георгий X, едва сдерживая нахлынувший смех, вошел с Шалвой Эристави в зал. Князья, готовые к походу, увидя царя смеющимся, оживились: если царь идет на войну веселый, значит, тайно получил хорошее известие.

Настоятель Кватахевского монастыря Трифилий в полном облачении отслужил молебен. Искоса поглядывая на царя, он проникновенно напутствовал князей, призывая к защите церкви, которая не раз испрашивала у бога победу грузинскому оружию. Золотой крест блеснул над головой царя. Князья сосредоточенно подходили к Трифилию.

Затрубил рог. Начальник замка подал Георгию X на фиолетовой подушке меч Багратидов.

Из Метехской церкви знаменосцы вынесли знамена. Развернулось царское — на голубом бархате Георгий Победоносец вздыбил коня.

Заколыхалось картлийское — на темно-красном бархате лежат друг против друга светло-коричневый лев со скипетром в лапе и белый бык с тяжелым мечом.

Ударил колокол, у дверей замка засуетилась стража, вышел царь с князьями. На Георгии X сверкали синие отливы кольчуги и шлема с наушниками и назатыльником. На дворе около коней замерли оруженосцы и телохранители, вскинутые пики сверкнули заостренной сталью. Мутное солнце запрыгало по щитам. Развернутые знамена колыхались впереди конных дружин.

На балконе заволновались. Нино Магаладае подхватила царицу под руки.

— Великодушный царь, успокой прекрасную царицу, — голосила Нино.

Царь вдел ногу в узорчатое стремя. Перед ним подобострастно склонился начальник подземелья.

— Великий царь, язык презренного раба Киазо уже брошен на съедение собакам…

— О, милосердный царь, да поможет бог в деяниях твоих! — выкрикивала Бараташвили.

Царь вскочил на коня и подъехал к балкону. Прощаясь, он уверял в хорошем исходе войны и напыщенно просил вместо слез веселыми песнями предвещать победу.

Широко распахнулись ворота, сразу зацокали кони, взлетели пестрые значки. Луарсаб и Шадиман поравнялись с царем. Окруженный пышной свитой, он выехал через мост на улицу. И тотчас зазвенели колокола тбилисских храмов.

Каждый звонарь вызванивал колокольные фразы своего храма.

Кар… тли… я… ли… я… Кар… тли… я… ли… я, — отзванивала Анчисхатская церковь.

Эгрэ… ихо… эгрэ… ари… Эгрэ… ихо… эгрэ… ари, — гудел Сионский собор.

Велит… мепес… мепес… велит… гамарджвебит… мепес… велит, — заливалась Метехская церковь.

По извилистым улицам потянулось войско, и боевая песня врезалась в колокольный звон:

Слышим звуки труб,
Крепок лат закал,
Хана желтый труп
Будет рвать шакал.
Грозен строй дружин —
Одна линия.
Мсти врагам грузин,
Карталиния!
Камень гор трещит,
Шашки жгут у плеч,
Рубит турок щит
Багратидов меч.
Грозен строй дружин —
Одна линия.
Мсти врагам грузин,
Карталиния!

Но кривые пыльные улицы с наскоро заколоченными лавками, покинутыми домами, с валявшимся мусором, нечистотами, разбитым скарбом лишены были пышности. Оборванные толпы бежали за войсками. На плоских крышах женщины раздирали на себе одежду, страшные проклятия сыпались на голову магометан, старухи молили пресвятую богородицу защитить город от нашествия страшного врага.

— Эх, Георгий, посмотри, сколько золота на этих чертях, всех нищих можно одеть, — говорил Папуна, ехавший рядом с Саакадзе в задних рядах царской дружины.

— Не время вздыхать, дорогой Папуна, думай лучше о своей шашке… Я твоему брату Арчилу многим обязан. Если бы не он, разве князь Херхеулидзе устроил бы меня в личную дружину царя?