Пробуждение Дениса Анатольевича

— Периодичность этих встреч установлена опытным путем, — с готовностью отозвался Вова. — Методом, так сказать, проб и ошибок. Как выяснилось, самое оптимальное — раз в месяц. Если звать их реже — могут обозлиться, что нежелательно, а если чаще — возомнят о себе, что тоже нехорошо. Да и денег на них жалко, честно говоря. С тех пор, как вы распустили Общественную палату, справедливо назвав их дармоедами, мы стараемся минимизировать расходы. Режим экономии — он для всех. И придуманная вами, Денис Анатольевич, остроумная система распределения грантов уже позволила вчетверо сократить ежемесячные выплаты…

Значит, Общественная палата накрылась, про себя отметил я. Хм! Новость интересная, хотя не слишком приятная. В трезвом виде я бы вряд ли стал отправлять на помойку парламент-light. Наоборот, я бы почаще оказывал знаки внимания этому клоунскому сборищу на Миусской площади — пусть депутаты Большого Хурала на Охотном ряду лишний раз поревнуют, понервничают, ничего, полезно…

Как бы то ни было, реанимировать ОПу я не стану: померла так померла. Гораздо важнее потихоньку выяснить, какую еще систему с грантами я успел выдумать? Экономия экономией, но слово «остроумная», услышанное мной сейчас, настораживало. Мое подсознание — мой крест и моя «пятая колонна». Каким законам оно подчиняется, какие фортели способно выкинуть — это загадка; сам доктор Фрейд обрыдал бы свою бороду и признал тут фиаско.

На мой конкретный мысленный запрос колодец памяти ответил глухим молчанием. Ни единого всплеска. Вновь добывать сведения на стороне, то бишь выспрашивать у Вовы-очкарика, мне пока не хотелось. Все Вовы должны знать дистанцию и помнить, кто они и кто я. Слишком часто показывать обслуге свою зависимость от нее опасно: так можно всю властную харизму за день растерять.

Ладно, решил я, сориентируюсь по ходу дела, не привыкать. К тому же, как я ни старался замедлить шаг, мы все равно дошли до места и чуть не уперлись в металлическую панель с оранжевой надписью, обведенной каймой черно-желтого цвета: «Внимание! Начинается сектор БКД, зоны А-1, А-2, Г и Е». Надпись охраняли два немигающих Вовы в штатском — оба, судя по выправке, манекены.

Это был путь наверх. Панель, казавшаяся непроницаемой, легко разъехалась на две половинки, и мы снова перешли в кабину очередного спецлифта. Мигнул свет, нас мягко тряхануло: кабина набрала скорость, чтобы тотчас же сбросить ее до нуля. Створки опять раздвинулись. Три шага вправо, три ступеньки вверх — и я входил в высокий зал, отделанный розовым искусственным мрамором.

Вдоль стен тянулись колонны. Снизу доверху они были испещрены золотыми ребристыми нашлепками и оттого походили на валики гигантских музыкальных шкатулок. Две трети полезной площади зала отводилось громадному столу в форме бублика, покрытому трехцветной, с явным намеком на триколор, бархатной скатертью.

В самом центре бублика я заметил непонятную конструкцию под бесформенным красным полотнищем. Чей-то бюст? Глобус? Беличье колесо? Из-за драпировки не разберешь. От краев полотнища уходили вверх, куда-то под самый купол зала, тонкие металлические тросы — ну вылитые цирковые лонжи. Сходство с цирком усиливала пурпурно-серебристая обивка кресел, которые были расставлены по внешнему периметру бублика.

На креслах дожидались меня сами господа общественники — и впрямь не более полусотни человек.

Завидев любимого президента, они вежливо приподняли свои тяжкие задницы над сиденьями, а человек пять даже вытянулись в некое подобие стойки «смирно». Старик церемониймейстер, как будто отставший по пути в БКД, вдруг оказался тут раньше нас и с рокотом возвестил о моем приходе: «Пррррези-дент Рррроссийской Федерррации…»

К счастью, обошлось без гимна. Меня встретили аплодисментами — бурными, однако не из серии «Почувствуй себя Брежневым». Выждав секунд пять, я жестом пригасил овации и занял приготовленное мне сиденье в первом ряду. Слева от меня на расстоянии полуметра обнаружился немолодой хмырь в академической ермолке и в перхоти (если верить табличке, стоящей перед ним, глава Общества собаководов г. Обнинска). Справа нахохлилась мясистая тетка с сильно выраженным колхозным румянцем и едким запахом «Красной Москвы». Свою табличку она старательно загораживала толстым локтем, словно там было не название ее клуба, а год ее рождения.

Вова-интеллигент нашел себе козырное местечко прямо за моей спиной, чтобы, если потребует ситуация, шептать мне на ухо нужные комментарии, подсказывая, где, куда, чего и сколько раз.

В папке на столе передо мной лежали только карандаш и чистые листы. Согласно регламенту, от президента не требовалось больших установочных речей. Я должен был всего лишь изображать внимание, делая пометки на листах — хоть чертиков рисовать, — и вставлять поощрительные реплики (не менее двух, не более шести). Желательно было также не заснуть до финальной раздачи денег.