Они следовали за сестрой Валерией по лесу, луг с блестящей росой остался позади. Валерия шагала быстро, Реве и Эмми приходилось поспевать. Раны Ревы болели меньше после настоя, но все равно идти быстро было трудно. Они пригибались под ветками, перепрыгивали корни, она кривилась и касалась живота. Лес был покрыт мхом. Рева запыхалась, когда заметила коня Эмми. Она кривилась от боли внизу. Она нежно коснулась живота, подумала о замке Унна, где ее дети родились, но не выжили. Больше этого не будет.
Ее серая кобылица ждала ее, когда они вышли из леса. Лошадь переминалась, скулила, тревожась из-за незнакомых людей. Ее удерживала другая женщина в голубой мантии. Рева обрадовалась лошади, но едва ее заметила. Она смотрела на шеренгу женщин перед собой.
Тощие и грязные, высокие и низкие, старые и юные, они стояли в лохмотьях со скованными лодыжками. Они смотрели на нее пустыми глазами. В горле Ревы пересохло, она повернулась к сестре Валерии, улыбка у той сменилась ухмылкой.
— Что это? — спросила Рева.
Некоторые женщины были младше нее. У многих не было обуви. Они были в цепях, скованные друг с другом. Это было неправильно. Сестры Просвещения ведь не порабощали людей?
Валерия шагнула вперед, но Эмми преградила путь. Служанка выхватила из-за пояса кинжал.
— Оставьте нас в покое, — Эмми звучала не так, как привыкла Рева. Она была угрожающей, и Валерия замерла.
Но их было больше. Сестры выхватили кинжалы и кортики. Сестра Валерия держала металлический хлыст из маленьких звеньев цепи.
— Вы идете с нами, — сказала Валерия. — По хорошему или по плохому.
Это произошло так быстро, что Рева потом не могла толком вспомнить. Она позвала Эмми, ее подруга рванула вперед. Она кричала «нет», но без толку. Эмми ударила кинжалом по руке сестры. Но Валерия вонзила кинжал в грудь Эмми.
Раскаленная ярость полыхала в Реве. Она уже не была нежной леди. Она бросилась к обмякшему телу Эмми, коснулась теплой крови, что текла из глубокой раны. Эмми рухнула на землю, как сломанная кукла, закрыла глаза, дыша с хрипами. А потом она навеки перестала дышать.
Рева повернулась к Просвещенным сестрам. Она ненавидела их, такой ярости она еще не испытывала. Гнев превратился в нужду. Нужду стать кем-то еще. Так реагировало тело, не разум. Оно менялось.
Она услышала свой крик, словно он доносился от другого человека. Она ощущала, как трещат швы ее платья, видела странную чешую на руках. Ее тело выгнулось, меняясь. Она сжала лицо, пытаясь понять, что происходит. Это длилось пару секунд. Ее тело отчаянно пыталось стать другим, но Рева не хотела знать, чем именно.
Воздух засвистел у ее уха, боль пронзила запястье. Хлыст из цепи обвил ее руку и потянул ее на землю. Изменения прекратились. Сестра Валерия держала ее на земле, пока остальные сестры заковывали ее руки и ноги.
— Нет! Не бросайте ее там! — закричала Рева, когда ее подняли на ноги. Она смотрела на подругу, истекающую кровью на земле. — Помогите ей!
— Мы не можем помочь мертвым, — сказала монотонно сестра Валерия.
10
Стефан
Кап-кап-кап. Это сводило с ума. Почему орден выбирал для встречи сырые пещеры? Сегодня они встречались в пещере у Моря королей. Было темно, кроме круга света у входа, там свет будто ударял по серебряной монете. Стефан расхаживал рядом со светом, желудок сводило от запаха рыбы и соли.
— Идут, — сказал брат Миккел, заходя в пещеру.
Орден исполнял дела и открыто, и в пещерах. Они не проводили суды в замках или залах. Это место должен был видеть Аниос оттуда, где он прятался. Стефану нравилось думать, что Аниос всегда прятался в тенях, как сам Стефан.
Может, потому Стефан был с ним так сильно связан. Их владыка был не тем Богом, которому молились остальные Просвещенные. Нет, Аниос был младшим братом. Он был князем правды, мешал магии распространяться по миру. Стефан разделял принципы Аниоса. Порой ему казалось, что он — земная форма божества. Брат Миккел точно так думал.
Два брата втащили в пещеру к принцу Стефану старика в лохмотьях и бросили на пол.
— Этот видел вашего брата, Ваше высочество, — сказал один из братьев. Он был юным, девятнадцать или двадцать лет, каким был и брат Стефана Матиас, пока Лука не убил его. Брат был таким тощим, что мантия все время спадала у него то с одного плеча, то с другого, и он постоянно поправлял ее. Стефан забыл его имя. Он плохо помнил имена не важных людей.
Кап-кап-кап.
— Поднимите его, — приказал Стефан. — Я хочу знать, что он скажет.
Старик заскулил, брат поднял его на ноги.
— Зачем это, Ваше высочество? Клянусь, я вам помогу. Мы привезем завтра устриц. Или хотите шелк из Золотого залива?
— Тихо, — приказал Стефан. — Ты — капитан «Морехода»?
Старик кивнул.
— Да. Тридцать лет. Забрал у Натана Глаза, когда он проиграл акуле у зантийского берега. И за тридцать лет я честно поставлял моллюсков, поверьте.
Стефан расхаживал перед мужчиной, сцепив руки сзади, чтобы выпятить грудь.
— Ты здесь не из-за этого. А из-за измены! Ты перевез мальчишку, убившего принца Матиаса?
— Что? Но я никогда… — старик замолк и смотрел на ноги.
Кап-кап-кап.