Что касается ее наружности – то вполне естественно, что никому из мужчин не нравится женщина высоченного роста, с широкими, почти мужскими плечами и грубыми чертами лица. Особенно «неудачно» (по выражению посетителей местного ресторанчика) выглядели ее щеки, с двух сторон массивно наползавшие на нос.
Как-то раз ближе к вечеру Остен Гиббз решилась постучать в дверь мистера Эндерсона. Ответ послышался не сразу. Сперва ничего не происходило; в доме стояла тишина, лишь изредка нарушаемая какими-то странными приглушенными звуками. Она постучала вторично и снова подождала. Холод уже начал проникать в ее рукава, и она поневоле поежилась; стояла поздняя осень, и ветер проносился по улицам так свободно, словно город был частью подвластной ему природы – и он мог вытворять здесь все, что только вздумается. Вот он и выл, цепляя здания, колыхая окна и ворота, сгибая почти до самой земли деревья и выдергивая из стен недостаточно прочно прикрепленные резные деревянные украшения.
– Мистер Эндерсон! – громко воскликнула Остен Гиббз и подергала ручку двери. Разумеется, в подобную погоду да еще поздно вечером не имелось ни малейших оснований предполагать, что хозяин куда-то отправился, покинув жилище и предоставив природе полную возможность хозяйничать над его плотью.
Наконец возле самой двери послышались шаги, и недовольный мужской голос произнес:
– Кто здесь?
– Мистер Эндерсон, это я, Остен Гиббз! – воскликнула взбодрившаяся девушка. – Позвольте войти.
– Ступайте домой, – после паузы сказал мистер Эндерсон. – Что это вам вздумалось ломиться ко мне?
– Ах, мистер Эндерсон, позвольте же мне войти, и я все объясню!
– Нет, – коротко отозвался мистер Эндерсон. Послышались его шаги – он определенно удалялся от входа.
– Ах, ах, мистер Эндерсон! – возопила мисс Остен. – Да что же вы делаете? Ах, почему все так ко мне жестоки!
Шаги стихли, а затем дверь раскрылась, и в щель мисс Остен Гиббз увидела до крайности недовольное, загорелое лицо мистера Эндерсона. Он смотрел на нее с неподражаемым видом раздражения.
– В чем дело, мисс Гиббз? – спросил он раздраженно. – У вас разве нет собственного жилища?
– Впустите же меня! – в сердцах проговорила мисс Гиббз и, отталкивая плечом мистера Эндерсона в сторону, сумела вломиться в его жилище. Бессвязно ворча, он последовал за ней. Исключительно ловко она пробралась в комнату на первом этаже и устроилась на жестком стуле, до странности нелепо стоявшем посреди помещения.
Она стремительно окинула взглядом жилище, прекрасно понимая, что второй возможности изучить явившийся ей интерьер у нее уже не появится. По всей вероятности, мистер Эндерсон уже обдумывает способы изгнания незваной гостьи, а заодно и лишения ее всякой надежды повторить нежелательный визит.
– Итак, зачем пожаловали? – спросил он.
– Вы не дадите мне горячего чаю? Я сильно замерзла…
– То, что вы изволили замерзнуть, – это ваш свободный выбор, – отрезал хозяин здания, – а чаю я вам не дам, потому что иначе вы застрянете здесь надолго.
– Позвольте хотя бы осведомиться, чем вы так сильно были заняты? – взмолилась она.
– К чему вам знать?
– Быть может, любопытство, – сказала она, пытаясь кокетничать.
При виде этого мистер Эндерсон сморщился от какого-то брезгливого недовольства.
– Что вы такое говорите! – вырвалось у него. – Любопытство? У дамы? Я еще в состоянии понять, когда женщинам интересны размеры мужских доходов или сплетни… не знаю, о чем… – Он махнул рукой, как бы показывая свое полное равнодушие к подобной теме разговоров. – Но научные изыскания,
Было слишком очевидно, что высказанная фраза оказалась для мистера Эндерсона чересчур длинной: в обыденном общении с людьми он определенно не пользовался подобными изречениями. Когда он закончил произносить последнее слово, ему пришлось остановиться и судорожно перевести дыхание.
Мисс Гиббз, разумеется, отметила это про себя и тотчас завела беседу на упомянутую им тему: