Пробуждение сердца

– Ах ты, дрянь! – бормотал Кроул, выкручивая ей руки. На его зов в комнату ворвались несколько слуг и набросились на Санчу. Скоро ее вопли смолкли, отчаянное сопротивление было сломлено. Множество рук держали ее, в то время как лекарь, за волосы оттянув ей голову назад, влил в горло отвратительную приторную жидкость.

Санча давилась, кашляла, пыталась освободиться, но безрезультатно. Через несколько мгновений глаза ее заволокло серым туманом, и она погрузилась в видения, оставаясь в сознании, но ничего не сознавая.

Позже, в гостиной, Суинфорд отчитывал врача:

– А если, представьте себе, нечто подобное произойдет, когда она будет в храме?

– Поверьте, Томас, через час она будет послушна, как агнец.

– Молю Бога, чтобы вы оказались правы, – хмуро сказал Суинфорд. – Это важно для нас обоих.

7

Хью проснулся задолго до рассвета. Сонно проведя ладонью по подбородку, он понял, что пора побриться. С кожаной сумкой через плечо он прошел в туалетную комнату, расположенную по соседству со спальней.

Дождевая вода по системе желобов стекала с крыши казармы в стоявшие здесь огромные каменные кадки. У одной из них нужно было только вытащить затычку, чтобы набрать нужное количество воды. Это было большое удобство. Единственным недостатком туалета было его двойное назначение, и, когда свежий ветер, особенно с севера, не проникал сюда, запах становился почти невыносимым.

Спотыкаясь в предрассветных сумерках, Хью нашарил светильник. После долгих попыток, сопровождаемых ругательствами, ему удалось наконец зажечь фитиль огнивом. Масла в светильнике было на донышке – горел, по сути дела, один фитиль.

В мигающем свете фитиля Хью достал из сумки отполированный металлический диск и нож с прямым лезвием, старательно установил диск, чтобы видеть свой заросший подбородок. Это столь же нудное, сколь и нелегкое занятие по удалению густой щетины, успевшей покрыть его щеки, дало Хью возможность мысленно вернуться к событиям последних дней.

Одним махом он заполучил поместье, аббатство и богатую жену. Сбылись его заветные чаяния, и это наполняло его пьянящей радостью. Но самым поразительным было то, что все решилось само собой, без всяких усилий с его стороны, свалилось в руки, как манна с небес. «Почему, за какие заслуги?» – не переставал удивляться он. Мысль эта терзала его, не давала покоя, неотвязно зудела в мозгу, как надоедливая муха. Возможно, недоверие жило у него в крови, было его наследственной чертой. В конце концов, ведь он был внуком лесничего, родился среди крестьян, обладал их простонародной хитростью и знал, что ничто в жизни не дается даром.

Почему же все-таки выбор пал на него? Эта мысль не шла у него из головы. Обычно такой «лакомый кусочек» берегли для фаворитов короля, которые честно служили ему или – что случалось чаще – помогали во всякого рода темных делах. Признаться, заключив сделку с Суинфордом, он тоже в какой-то мере поступил бесчестно, но вряд ли роль информатора, даже выполняемая усердно, заслуживала столь щедрой награды.

Оставалось предполагать только одно: все дело в леди де Северье. Ясно, что она была бременем – но только для своих близких. Почему же в таком случае Генри Болинброк – а здесь, несомненно, не обошлось без него – желает, нет, жаждет даровать состояние, положение, землю запоздало признанному внебрачному сыну относительно мелкого северного барона?

Хью вернулся в казарму; лицо его горело от холодной воды и безжалостного лезвия. Народ в большом помещении уже просыпался: всюду потягивались, почесывались, напяливали одежду солдаты; слышались приглушенные разговоры, шарканье ног, скрип кроватей.

Дождь снаружи прекратился, ушел дальше на восток, окрасив отсыревший пейзаж в унылые серые тона. На горизонте виднелись низкие тучи, ползущие по синюшному небу.

Хью не торопясь шагал к конюшне. Холодный бодрящий воздух раннего весеннего утра пощипывал кончики пальцев и свежевыбритые щеки.

Твердая земля нижнего двора ближе к конюшне переходила в вязкое месиво размокшей глины со следами лошадиных копыт. В длинном помещении конюшни еще никого не было, лишь пофыркивали в денниках лошади, да в одном из отделений двое молодых солдат кидали вилами навоз в двухколесную повозку.

Своего коня Хью нашел в дальнем стойле. Почуяв хозяина, высокий сильный мерин поднял голову и тихо заржал. Хью похлопал его по шее. Он любил своего коня, несмотря на его своенравный характер. Это было славное животное с красивой головой, мощной грудью, длинными мускулистыми ногами, в котором текла кровь арабских скакунов, пусть ее доля была и не слишком велика.

Конь был вороной масти, без единого коричневого пятнышка на морде или ногах, безупречно черный, лишь на лбу красовалась белая звездочка. Хью оседлал коня, поправил уздечку, вывел вороного во двор и не торопясь выехал из замка.

В «Веселой подружке» его уже ждали отобранные накануне люди. Хью угостил всех элем и, разговаривая то с одним, то с другим, исподволь приглядывался, решая, кто достоин наибольшего доверия.